Инквизиция в России

Святой Иосиф Волоцкий и "Просветитель"
Непросто было дерзнуть мне на написание настоящей статьи.
Оно и понятно - приступая к изучению наследия святых Отцов Православной Церкви, а особенно к критическому анализу их, нужно быть особенно осторожным, особенно внимательным, дабы не допустить - умышленно или неумышленно - хулы на угодников Божиих и Духа Святаго, пребывающего с ними и наставляющего их. Трудно, почти невозможно нам, не имеющим и сотой доли той праведности, мудрости и богопознания, которыми Господь щедро одарил наших святых Отцов, в полной мере понять и оценить их духовное наследие, оставленное нам для поучения в вере. Осознание этого факта заставляет исследователя творчества святого Иосифа Волоцкого несколько раз подумать, прежде чем вынести на всеобщее обозрение скромные плоды своих изысканий.

Поэтому я старался избегать каких-либо личных суждений и предположений, и опирался лишь на достоверные сведения, приводя тут же ссылки на первоисточник, дабы любой желающий, не доверяющий (вполне, впрочем, справедливо не доверяющий!) автору этой статьи, мог сам перепроверить все мои тезисы.

Предыстория этой статьи такова.
Долгое время не давал мне покоя исторический факт сожжения жидовствующих еретиков.

Эта ересь, возникшая в конце 14 века, действительно была опаснейшим и потрясающим по своей циничности явлением. Еретики, которых трудно даже назвать еретиками, настолько мало в них осталось от собственно православного вероучения, отличались особой изощренностью во лжи, лицемерии, вероломстве. Нет ни одного догмата, ни одного вероучительного положения православия, которое бы не было отвергнуто и попрано еретиками.

Из речей сочувствовавшего жидовствующим митр. Зосимы: "А что то царство небесное, а что то второе пришествие, а что то воскресение мертвых? А ничего того несть - умер кто, то и умер, по та места и был!"

(А.В Карташев - "Очерки по истории Русской Церкви" М., "Терра", 1997)

Занимая церковные посты, они не останавливались ни перед блудом, ни перед кощунством, ни даже перед содомией. По свидетельству очевидцев, еретики глумились над иконами, отличались пьянством, лицемерием и ложью.

Что же, по-человечески защитников православия можно понять. После долгой борьбы еретики были подвергнуты анафеме, заключены под стражу, и 9 человек были казнены через сожжение.

Известно, что святой Иосиф Волоцкий приложил много усилий, чтобы эта казнь состоялась. В своей книге "Просветитель" св. Иосиф отводит целую главу на обоснование того, что казни еретиков не просто допустимы, но и необходимы! А одобрение и поддержка физического уничтожения еретиков является, по мнению св. Иосифа, благочестивым долгом православного христианина, несогласие же с такой позицией – преступлением, сравнимым по тяжести с ересью.

Но то понимание благочестия, которое я усвоил из Нового Завета и Священного Предания, совершенно не совпадало с провозглашаемым в «Просветителе». Кротость, смирение, любовь, увещевание... этим качествам не было места среди слов о ненависти, гневе, осуждении и наказании. Моя совесть восставала едва ли не против каждой строчки в 13-й главе "Просветителя"...

Но "Просветитель" - творение св. Иосифа Волоцкого, прославленного на небесах и на земле. Дерзая слушать глас совести, не путаю ли я его с бесовским искушением? Дерзая не согласиться со Преподобным, не совершаю ли я акт отступничества от Православия, страшный грех хулы на Святого Духа? Эта проблема встала передо мной в полный рост – и чтобы подробнее разобраться в этом вопросе, я обратился к "Просветителю" и к трудам Святых Отцов, которых цитирует св. Иосиф в подтверждение своего мнения, желая найти в них разъяснения, более понятные моему несовершенному разуму.
Попытка анализа этой работы и вылилась в настоящую статью.

Я не буду затрагивать сейчас какие-то вторичные вопросы, обратимся сразу к 13 главе, которая непосредственно касается волнующей меня темы. Цитаты из "Просветителя" выделены синим цветом.


--------------------------------------------------------------------------------

Слово тринадцатое,
против ереси новгородских еретиков, говорящих, что нельзя осуждать ни еретика, ни отступника. Здесь же собраны свидетельства из святых книг о том, что еретика и отступника не только осуждать, но и проклинать следует, царям же и князьям и судьям подобает отправлять их в заточение и предавать лютым казням.
Так называет св. Иосиф эту главу. Примечательно, что автор "Просветителя" обращается в первую очередь к Библии и житиям святых, как верному источнику Истины, и это, бесспорно, совершенно правильный способ. Но, желая разобраться подробнее, обратимся к самим текстам произведений, на которые ссылается св. Иосиф.

Зачем мы это делаем? Проверка ссылок оправдана, если автора подозревают в ошибочном или неполном цитировании. Но могут ли Святые ошибаться, или любое их слово должно воспринимать как непреложную истину априори?

Чтобы разрешить этот вопрос, спросим совета у современных богословов, например, у д. Андрея Кураева:

...Но бывают и у Отцов ошибки.
Человек может “во единем часе” переродиться своим сердцем. Но, даже если его сердце прикоснулось к новой Тайне, нужно еще время, чтобы приучить рассудок - со всеми его школьными и житейскими привычками - жить в присутствии Тайны. Переступая церковный порог, человек проносит с собою многие стереотипы, о существовании которых он даже и не догадывается. А потому подсознательно он начинает - даже в том случае, если ему кажется, что он никак не занимается богословием - перетолковывать опыт своего сердца и опыт Евангелия в привычных схемах прежних идеологем. Преп. Варсонуфий объясняет ошибки у святых влиянием их прежнего окружения и образования. Каждый человек - даже святой - остается человеком своего времени и несет в себе некоторые предрассудки своего века, иногда не замечая их расхождения с Евангелием. Поскольку и пока это расхождение не замечено - оно и не может вмениться во грех. Однако, поясняет собеседник Варсонуфия преп. Иоанн, если бы такие Отцы помолились, чтобы Господь просветил их ум и по этим вопросам - неточностей удалось бы избежать: “они не просили Бога, чтобы Он открыл им, истинно ли сие учение, и потому Бог оставил их при собственном их разумении”.

Поэтому не все, высказанное святыми, является предметом обязательной веры...

(http://www.kuraev.ru/patris.html)

Увы, нам еще не раз придется убедиться в справедливости этих слов...

Доказывая позволительность смертной казни для еретиков, св. Иосиф обращается к Деяниям святых апостолов:

Ведь в Деяниях святых апостолов написано: когда святые апостолы Петр и Иоанн пришли в Самарию, Симон-волхв принес им серебро, говоря: "Дайте и мне власть сию, чтобы тот, на кого я возложу руки, получал Духа Святаго"(Деян. 8, 19.), - и святые апостолы при этом не осудили его на смерть. Но когда он дошел до совершенного нечестия, развращая благочестивых и прельщая верующих, - тогда был наказан смертью.

Процитируем житие св. апостола Петра:

Об окончательной же победе святаго Петра над Симоном волхвом все предают таким образом. Отчаявшись победить святаго Петра, собрав всех своих бесов, Симон пришел на середину Рима и сказал: -"Так как вы, римляне, до сих пор пребываете в своем безумии и, оставив меня, следуете за Петром, то и я покидаю вас; уже не буду я защищать города, но повелю моим ангелам взять меня на ваших глазах на свои руки и вознесусь к отцу моему на небо, откуда ниспошлю на вас великие казни за то, что вы не послушали слов моих и не веровали моим делам".

Так сказав, волхв всплеснул руками и бросился в воздух; поддерживаемый бесами он начал летать по воздуху, поднимаясь вверх. Люди же в сильном изумлении говорили друг другу:
- "Это дело Божие - летать по воздуху!"

Великий же апостол Петр начал громко молиться Богу:
-"Господи Иисусе Христе, Боже мой! Обличи прелесть волхва сего, дабы не соблазнились верующие в Тебя!"

А потом он воззвал:
-"Вам, о, бесы! Повелеваю именем Бога моего: не носите его более, но оставьте его там, где он сейчас находится в воздухе".

И тотчас бесы, повинуясь запрещению апостола, покинули Симона в воздухе; и полетел окаянный волхв на землю, и упавши, разбился. Увидев такое чудо, многие тогда обратились к христианской вере.

(Житие и страдания Святого Апостола Петра, http://www.librarium.orthodoxy.ru/orlov/o_petr.htm)

Как видим, Петр лишь лишил волхва бесовских сил, однако не просил Бога убить колдуна, и уж тем более не убивал его лично, каким-либо оружием. Из данного примера следует, строго говоря, лишь один вывод - в любой ситуации надо обращаться с молитвой к Богу, полагаясь на Его помощь. О допустимости насилия этот пример отнюдь не говорит.

Читаем далее "Просветитель":

Так же поступил и святой Иоанн Богослов. Пока Кинопс жил в своем месте и никого из верных не прельщал, не был он и осужден; когда же он пришел в город, желая развратить верующих, - тогда и был предан смерти.

Что же, смотрим, как именно был предан смерти Кинопс, и может ли этот случай быть обоснованием допустимости насилия.

Кинопс же, услышавши, что Иоанн учит народ на месте, называемом Каменевержение, призвал беса, помогающего ему в волшебстве, и, придя на место, где был Иоанн, сказал ему:
- "Я хочу тебя больше осрамить и пристыдить, для чего и оставил тебя живым; потому иди на песчаный морской берег, - там ты увидишь мою славу и будешь осрамлен".

С Кинопсом в это время было три беса, которых люди считали мертвецами, воскрешенными Кинопсом, и когда все пришли на морской берег, Кинопс ударил в ладоши, бросился в море и исчез в волнах; а народ закричал:
- "Велик ты, Кинопс, и нет никого большего тебя".

Иоанн же приказал бесам, стоявшим тут в подобии человеческом, чтобы они не отходили от него, помолился Богу, прося, чтобы Кинопс не оставался более в живых, и Бог исполнил его прошение. Тихое море внезапно вскипело волнами, и Кинопс не мог выйти из моря, а погиб там. Бесам же, которых люди считали людьми, воскресшими из мертвых, Иоанн сказал:
- "Во имя Иисуса Христа, распятого и воскресшего в третий день, повелеваю вам: выйдите из этого острова". И бесы исчезли. Люди, пришедшие к морю с Кинопсом, три дня и три ночи сидели на песке, ожидая Кинопса, так что многие изнемогли от жажды и зноя, а трое детей даже умерли. Иоанн сжалился над ними, помолился об их спасении, воскресил умерших детей, исцелил больных и долго поучал их вере, так что все уверовали, крестились и разошлись по домам, славя Христа; а Иоанн возвратился в дом Миронов и часто выходил к народу, уча о Христе Иисусе.

(Там же, http://www.librarium.orthodoxy.ru/orlov/o_petr.htm )

Видим, что и в этом случае св. апостол Иоанн полагается на помощь Божию, взывая к Нему с молитвой о праведном суде. Не этому ли учит и Писание? Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь (Рим. 12:19).


"Просветитель" говорит далее:

Так же и святой апостол Филипп: он не приходил к архиерею, не осуждал его; но когда увидел, что архиерей пришел не для чего иного, как для развращения благочестивых, тогда и покарал его смертью.

Что же говорит житие апостола Филиппа?

Когда приведен был Филипп, архиерей со злобою начал говорить ему:
- "Не довольно было для тебя прельщать неученых невежд в Иудее, Галилее и Самарии? Ты и сюда пришел, к просвещенным грекам, рассеивая ту же прелесть, которой научился от Иисуса - противника Моисееву закону, за что Он был осужден, распят нагой на кресте и умер бесчестною смертию. Вы, ученики Его, тайно украли Его на соблазн многим и повсюду рассказываете, что Он Сам воскрес из мертвых".

На это апостол Филипп ответил архиерею:
- "Сын человеческий! Зачем ты любишь суетное и говоришь ложь? Отчего сердце твое окаменело и ты не хочешь сказать истины? Не вы ли запечатали гроб и приставили стражу? И когда Господь воскрес, не разрушив печатей, не вы ли подкупили золотом воинов на ложь и научили их говорить, что Он украден был во время их сна? Как же теперь ты не стыдишься лгать на истину?"

Такой смелый ответ апостола взорвал архиерея, и он бросился на Филиппа, чтобы убить его; но вдруг ослеп и весь почернел. Бывшие при этом на суде люди сочли это чудо волхвованием, и многие бросились на Филиппа, чтобы погубить его, как волхва; но всех их постигла такая же казнь, как и архиерея. Апостол, видя несчастие ослепленных телесными и душевными очами, заплакал и обратился с молитвою к Господу, прося им просвещения телесного и душевного, и прошение его Господь исполнил. Этим чудом множество народа обратилось к Христу и уверовало в Него. Но архиерей, ослепленный злобою, не только не хотел познать истину, а еще начал говорить многие хулы на Господа Иисуса Христа, за что тотчас же был пожран землею живой, как Дафан и Авирон при Моисее. После такой погибели архиерея, Филипп, крестивши уверовавших, поставил им епископом достойного человека, именем Наркисса, а сам понес благовестие о Христе другим странам.

(http://www.librarium.orthodoxy.ru/orlov/o_phi_va.htm)

Если какой-либо пример и можно вынести из этого случая, то скорее обратный тому, какой хочет автор "Просветителя". Святой апостол Филипп не просит Бога покарать злодеев, наоборот! Он просит Бога вернуть им зрение! Вот истинное сострадание, истинная любовь во Христе Иисусе!
Кроме того, совершенно ясно видно, что смерть архиерея была вообще без молитвы о том апостола, лишь по Божественному суду. Апостол же, как мы видели выше, молился о своих врагах, молился слезно и сострадательно...

Читаем далее "Просветитель":

Подобно тому поступил и святой апостол Павел: он не искал Еллима-волхва, не осуждал, не порицал; но когда увидел, что тот хочет отвратить Анфипата от веры - тогда осудил его быть слепым и не видеть солнца (Деян. 13, 6 - 11.).

Откроем же Деяния, 13:

А Елима волхв ибо то значит имя его противился им, стараясь отвратить проконсула от веры. Но Савл, он же и Павел, исполнившись Духа Святаго и устремив на него взор, сказал: о, исполненный всякого коварства и всякого злодейства, сын диавола, враг всякой правды! перестанешь ли ты совращать с прямых путей Господних? И ныне вот, рука Господня на тебя: ты будешь слеп и не увидишь солнца до времени. И вдруг напал на него мрак и тьма, и он, обращаясь туда и сюда, искал вожатого. Тогда проконсул, увидев происшедшее, уверовал, дивясь учению Господню.

Неслучайно сказано здесь, что Павел говорил "исполнившись Духа Святого". Сам Господь устами Павла осудил волхва. Это подтверждают и слова проклятия: "рука Господня на тебя". Не Павел проклинает волхва, но Бог, Судия Праведный... И не Павел наказывает еретика, но Бог...

Точно также именно Бог, а не святой еп. Лев, действительное действующее лицо следующего примера из "Просветителя":

Так и святой Лев, епископ Катанский, не сразу осудил еретика Илиодора на смерть; но когда Илидор пришел в церковь, творя некие наваждения, чтобы прельстить благочестивых, святитель Лев вышел из церкви и сжег Илиодора огнем, и опять вошел в церковь, и совершил божественную службу.

Читаем житие святого:

Видя народ, беснующийся по колдовскому внушению, святой Лев понял, что время кротких увещеваний прошло. Он спокойно вышел из алтаря и, обвязав шею чародея своим омофором, вывел его из храма на площадь. Там он заставил Илиодора признаться во всех злодеяниях, приказал развести костер и без колебаний вступил вместе с чародеем в огонь, удерживая его омофором. Так они стояли в огне, пока Илиодор не сгорел, а святитель Лев, силой Божией, остался невредим.

(http://www.days.ru/Life/life478.htm )

Мог ли св. Лев своей силой сотворить такое? Нет, но Сам Бог действовал через него, и суд Его праведен. То, что Сам Бог действовал через святого Льва, видно не только из удивительного способа убиения еретика, когда епископ сам стоял в огне, но и из предшествующих событий: великий колдун вдруг подчиняется епископу, позволяет обвязать себя омофором, да еще признается во всех злодеяниях!

Далее св. Иосиф переходит от жизнеописаний святых к неким "святым книгам":


Об этом свидетельствуют святые книги. В священных правилах, относящихся к гражданским законам, о неверных и еретиках говорится так: те, кто сподобились святого крещения, но отступили от православной веры и стали еретиками или совершали жертвы эллинским богам, подлежат смертной казни. Если жид дерзнет развратить христианскую веру, подлежит отсечению головы. Если же манихеи или иные еретики, ставшие христианами, начнут потом поступать и рассуждать по-еретически, да будут усечены мечом; а тот, кто знает об этом и не предает их казни, тоже подлежит смертной казни. Если же какой-либо воевода, или воин, или начальник общины, обязанный следить за тем, не поступает ли и не рассуждает ли кто-нибудь по-еретически, узнает о еретике и не предаст его суду, - даже если сам начальник и православный, он подлежит смертной казни.
О каких именно книгах идет речь, автор не указывает. Однако на основании ссылок на эти книги говорит далее:


Зачем же утверждать, что не подобает осуждать ни еретика, ни отступника? Ведь из сказанного понятно, что подобает не только осуждать, но и предавать лютым казням, и притом не только еретиков и отступников: и сами православные, узнавшие о еретиках или отступниках, но не предавшие их судьям, подлежат смертной казни.
Так что же это за такие святые книги и святые правила, говорящие о необходимости лютых казней? Неизвестно. Чуть ниже в тексте упоминается книга Номоканон, может, оттуда взяты эти правила?


Так возникла книга Номоканон, то есть правила закона. Книга эта, в которой божественные правила, заповеди Господни и изречения святых отцов смешались с гражданскими законами, составилась не случайно, но по Божьему Промыслу.
Судя по информации из интернета, существовало в разное время несколько вариантов Номоканона. В частности, в том, что мне удалось мне найти, о ересях есть лишь одно упоминание:

Правило 4
Кто волхвует каким бы то ни было образом с разумом, что в этом действует сила демонов, тот по 65 и 72 правилу Василия Великого яко убийца на 20 лет отлучается.

( http://www.arctogaia.com/public/nomokan.htm)

Как видим, ничего похожего на смертную казнь не предусматривается даже для самих еретиков и волхвов, уж не говоря про "недоносителей"... Остается только предположить, что св. Иосиф имел в виду какие-то своды законов вроде тех, которые были при императоре Юлиниане, однако я не вижу оснований полагать, что эти законы можно назвать "святыми книгами"...

Если же даже допустить, что в существовавшей тогда версии Номоканона были предусмотрены наказания, взятые из гражданских законов, то является ли это достаточным основанием для замены указанных выше 65 и 72 правил Василия Великого, предусматривающих для еретиков отлучение на 20 лет, но никак не физическое наказание?

Но продолжим изучение "Просветителя":

Первый великий царь, равноапостольный Константин, установил во всем своем царстве закон, что не верующие во Святую и Животворящую Троицу должны умереть самой злой смертью, а дома их отдаются на разграбление. И святые отцы Первого Собора не запретили этого.

Разумеется, не запретили, в первую очередь потому, что подобных законов просто не было.

Начнем с того, что равноапостольный Константин в первую очередь известен тем, что издал закон о веротерпимости:

Сделавшись полновластным правителем Западной части Римской империи, Константин издал в 313 году Миланский эдикт о веротерпимости, а в 323 году, когда воцарился как единственный император над всей Римской империей, распространил действие Миланского эдикта и на всю восточную часть империи. После трехсот лет гонений христиане впервые получили возможность открыто исповедовать свою веру во Христа.

(http://www.days.ru/Life/life1116.htm)

Так говорится в житии великого равноапостольного Константина. А историки поясняют:

Указ, изданный в Милане, провозглашал полную веротерпимость; язычникам представлялось право совершать обряды своего богопочитания и христианам также свободно поклоняться единому истинному Богу; дозволялось им строить храмы; возвращалось им все отнятое во время гонения; а кто через дар или куплю приобрел эти имущества, того вознаграждала казна. Константин запретил крестную казнь, отменил кровавые игрища в цирке, велел праздновать день воскресный, принял под свое попечительство сирот и детей, брошенных родителями, облегчил участь рабов. Он был крайне милосерд к бедным и увечным, оставляемым языческим обществом без помощи и призрения. Отдохнули христиане после тяжких гонений; по всем городам начались праздники обновления и освящения церквей; везде слышались хвалебные песни и благодарственные молитвы Богу; епископы свободно собирались, чтобы толковать о делах и нуждах церкви. Сам Константин иногда присутствовал на этих соборах, вникал в вопросы, касающиеся веры, и с готовностию делал все, что требовалось для пользы христиан.

(Рассказы из истории христианской Церкви, http://www.librarium.orthodoxy.ru/orlov/o_const.htm)

Что же касается гонений на язычников, то об этом сказано следующее:

Созидая и украшая храмы Богу истинному, благочестивый царь старался разрушать капища, служившие убежищами гнусных пороков, и запрещать празднества языческие, охранять мир Церкви и смирять мятежных лжеучителей. Опасаясь возникновения споров еретических, император в 330 году постановил против лжеучителей закон, которым запретил им богослужебные собрания, - и в местах общественных и в домах частных, которыми они владели, повелев места их собраний отдать Церкви или обществу. Вера Константина была так глубока и жива, что он повелел изображать себя на монетах и портретах молящимся с распростертыми к небесам руками и запретил иметь подобные изображения в языческих требищах.

(Рассказы из истории христианской Церкви, http://www.librarium.orthodoxy.ru/orlov/o_const.htm)

Отсюда, все-таки, нельзя сделать вывод, что еретики подвергались жестоким казням. Скорее, можно сделать вывод, что у них были отобраны некоторые культовые сооружения, и не более. А тот факт, что Константин запретил использовать свои монеты в языческих требищах, вынуждает нас признать, что эти требища, в целом, продолжали существовать на вполне легальных основаниях.

Далее св. Иосиф вновь возвращается к жизнеописанию апостолов и приводит те примеры, которые были рассмотрены ранее. При этом, как бы предугадывая логичное возражение читателя, автор поясняет:

Кто-нибудь может сказать, что одно дело - предать смерти с помощью молитвы, а другое - убивать осужденных на смерть с помощью оружия. Ответим ему так: это одно и то же - предать смерти с помощью молитвы или убить виновных с помощью оружия.

Аргументация при этом сводится к двум утверждениям.

Первое:

И если бы не следовало предавать еретиков и отступников смерти и казням, то святые апостолы, божественные святители и преподобные отцы наши не убивали бы молитвой и силой, данной им от Бога, потому что смерть от молитвы более горька, чем смерть от оружия. Ведь если смерть - от молитвы, то совершенно ясно, что виновный осужден на смерть Богом: "Страшно впасть в руки Бога живаго!"(Евр. 10, 31.) А смерть от оружия часто бывает и по человеческому умыслу, и не так бывает страшна, как смерть от молитвы, - для тех, кто имеет разум; ибо человек смотрит на лицо, а Бог смотрит на сердце.

Насколько обосновано оно?
Мне думается, все же, не очень.

Взывая к Богу с молитвой, человек просит Бога о праведном суде. При этом молитвенник не полагается на свое суждение, а отдается на волю Бога. Если Богу будет угодно, и если прав я, то Он исполнит мою молитву. Если же я ошибся, если прошу о том, в чем неправ, то и не исполнит Бог моей молитвы, ибо в Боге нет никакой неправды и лжи...

Сам же автор признает, что "смерть от оружия часто бывает и по человеческому умыслу", т.е. не по воле Божией, а по человеческому мнению, которое может идти в разрез с мнением Господа. Однако вывод, сделанный св. Иосифом из этого утверждения, совершенно неочевиден: следовательно, казнь еретика милосердна по отношению к еретику, т. к. не лишает его надежды на спасение, а значит, прибегать к ней есть акт милосердия. Странный вывод, почему-то остро напоминающий просьбу о милосердной казни "без пролития крови", обыкновенную в то время на Западе.

Мне представляется поэтому, что переход от молитвы к физическому воздействию в данном вопросе неоправдан. Скорее, обратный вывод можно сделать из этого: раз "смерть от оружия часто бывает и по человеческому умыслу", а не по воле Бога, то и не будем прибегать к этому средству, дабы не прогневать нам своеволием Господа...

Второй аргумент допустимости "совмещать" или даже "заменять" молитву на убийство автор находит, обращаясь к Ветхому Завету:

Ибо так поступали пророки, праведники и благочестивые цари и во времена Ветхого Завета. Когда они видели, что кто-нибудь отступил от Господа Бога Вседержителя, то одних убивали мечом, других же поражали молитвой.

Здесь следуют многочисленные ссылки на примеры из жизни Моисея, Илии, Иуды Маккавея и т.д. Далее св. Иосиф вновь приводит ссылки на Новый Завет и жития Апостолов, которые мы рассмотрели ранее. Возвращаться к житиям Апостолов мы не будем, а вот вопрос Ветхого Завета требует особого рассмотрения.

Во-первых, следует отметить, что для христианина должным примером подражания был, есть и будет Сам Христос, повелевший нам "возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня" (Мф. 11:29). Если бы Христос хотел, чтобы мы поучались не от Него, а от ветхозаветных праведников и пророков, то сказал бы об этом. И, хотя ап. Павел и поучает нас: "Все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности" (2-е Тим. 3:16), сам Павел выбирает себе для подражания не Моисея и не Илию, а Христа: Посему умоляю вас: подражайте мне, как я Христу (1-е Кор. 4:16). Более того! Признавая полезность и поучительность ветхозаветного откровения, Павел, познавший Христа, в другом месте дерзает сравнить свое знание Ветхого Завета с сором и тщетою:

"Но что для меня было преимуществом, то ради Христа я почел тщетою. Да и все почитаю тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса, Господа моего: для Него я от всего отказался, и все почитаю за сор, чтобы приобрести Христа и найтись в Нем не со своею праведностью, которая от закона, но с тою, которая через веру во Христа, с праведностью от Бога по вере; чтобы познать Его, и силу воскресения Его, и участие в страданиях Его, сообразуясь смерти Его" (Фил. 3:7-10).

Бесспорно, Моисей, Илия и другие пророки - велики и святы, но Христос хочет от нас большего: "Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный" (Мф. 5:48). А вот были ли всегда совершенны ветхозаветные праведники - вопрос открытый. Я думаю, что Лот, спящий с дочерьми, или Давид, желающий чужую жену, все же не всегда могут являться для нас образцами совершенства...

Во-вторых, желая подражать ветхозаветным пророкам и царям (в тех моментах их жизни, когда они руководились Богом и потому являются примером для научения), следует четко осознавать, что они в эти моменты ничего не говорили и не делали от себя, но лишь передавали волю Бога. А раз так, то не Моисей приказал посечь мечом отступников, и не Илия уничтожил 400 человек, а Бог явил Свой суд через них. Следовательно, если какой пример и можно вынести из их жизней, то лишь один: полностью предаться на волю Бога, отсекая всякое своеволие.

Здесь может возникнуть вопрос: а не действовал ли аналогичным образом Бог через св. Иосифа, когда он писал свое 13 слово "Просветителя"?

Конечно, здесь нельзя быть уверенным ни в чем. Но зададим себе вопросы: говорил ли сам св. Иосиф, что Бог наставил его? Говорил ли св. Иосиф, что Бог учил его?

Нет. И изучая "Просветитель", мы видим, что автор его базируется не на откровениях свыше, а на логических предпосылках и анализе Писаний. И анализ этот, как показано выше, увы, небезупречен...

Анализируя же причины, побудившие св. Иосифа Волоцкого обратиться к столь жестокие мерам, историки приходят к выводу, что Иосиф в этом вопросе опирался на мнение архиеп. Новгородского Геннадия, который, в свою очередь, советовал брать пример с... инквизиции(!):

Из письма о жидовствующих архиеп. Новгородского Геннадия митр. Московскому Зосиме (1490 год): "Ано фрязове по своей вере какову крепость держат! Сказывал ми посол цесарев про Шпанского короля, как он свою очистил землю (речь об испанской инквизиции), и аз с тех речей и список к тебе послал".

(А.В. Карташев. "Очерки по истории Русской Церкви" М., "Терра", 1997)

Но вернемся к "Просветителю". Далее св. Иосиф пишет:

Преподобный Ефрем Сирин, услышав, что умножаются еретические мудрования Аполлинариевы, оставил пустыню и пришел в Константинополь, и не только осудил Аполлинария, но и предал его злой смерти своим благорассудным искусством.

Что же в действительности произошло?

Преподобный Ефрем Сирин прибег к хитрости, чтобы посрамить еретика Аполлинария. Он обманом получил на время еретические Аполлинариевы книги, хранившиеся у одной женщины, и склеил все листы в них, так что Аполлинарий не смог более использовать свои книги в решающем диспуте с православными, в результате чего последний был посрамлен и вскоре лишился жизни от скорби и великого стыда.

(http://hristov.narod.ru/truth.htm)

О каком таком "предании злой смерти" говорит "Просветитель", неясно. От собственной гордыни умер еретик, и обвинять в этом святого Ефрема Сирина совершенно неправомерно.

К слову, мне представляется уместным привести здесь мысли другого святого, тоже Сирина, но Исаака:

Не питай ненависти к грешнику, потому что все мы подлежим ответственности. Если восстанешь на него ради Бога, то плач о нем. И для чего тебе ненавидеть его? Ненавидь грех его и молись о нем, чтобы уподобиться Христу, Который не гневался на грешников, а молился о них.
Преп. Исаак Сирин.

(Добротолюбие для мирян. Изд. Срет. мон., 2000, с. 41)

Ну и последний отрывок, который мы рассмотрим в этой статье, следующий:

Так же поступила и святая мученица девица Феодосия, которая родилась по обетованию святой мученицы Анастасии, семи лет постриглась в иноческий образ и с тех пор пребывала в монастыре неотлучно. Услышав, что царь Лев, из Исаврии, послал своего спафария, чтобы он сбросил и разбил икону Владыки Христа, изображенную на медных городских воротах, святая Феодосия поспешила к месту тому, и, увидев, что спафарий трижды ударил секирой по образу Спаса Христа, немедленно сбросила лестницу на землю, и предала спафария горькой смерти. Потом вместе с другими инокинями она отправилась в патриархию, и они побили камнями патриарха Анастасия, иконоборца, и здесь же святая была убита злочестивым царем, за образ Господа нашего Иисуса Христа.

Житие св. мч. Феодосии приводит совсем иную версию событий:

Когда воцарился Лев Исавр (717 - 741), жестокий гонитель иконопочитателей, он издал приказ повсеместно уничтожить святые иконы. В Константинополе существовали тогда ворота, называвшиеся "медными", а над ними уже более 400 лет находился медный образ Спасителя. В 730 году лжепатриарх-иконоборец Анастасий приказал снять образ. Православный народ, во главе которого была преподобномученица Феодосия с другими инокинями, бросился на защиту иконы и опрокинул лестницу вместе с воином, исполнявшим приказ. Лжепатриарх Анастасий, боясь, что волнения усилятся, известил о случившемся императора. По приказу последнего воины перебили всех инокинь, а преподобномученицу Феодосию как самую ревностную защитницу икон заключили в темницу. В течение недели ей каждый день наносили по сто ударов, а на восьмой день повели вдоль города, жестоко избивая по пути. Один из воинов начал бить мученицу и нанес ей смертельную рану, от которой мученица тотчас скончалась.

(http://www.days.ru/Life/life1169.htm)

Сразу бросается в глаза неправдоподобность версии "Просветителя".
Трудно представить себе немощную инокиню, убивающую специально обученного воина. Да и не говорит про это ничего житие, как и про закидывание камнями патриарха.
Кроме того, в версии св. Иосифа Феодору убивают "здесь же", самолично "злочестивым царем", в житии же - через восемь дней, в результате долгих избиений воином.

Таким образом, мы вынуждены признать, что св. Иосиф просто пал жертвой недобросовестных составителей доступного ему описания жизни св. мч. Феодосии, и строил свои рассуждения на основании явно ошибочных сведений.



--------------------------------------------------------------------------------

Итак, предварительный разбор доводов 13 главы сделан.

Очевидно, что большинство аргументов и примеров "Просветителя" не выдерживают серьезной критики. К слову, большая часть вышеприведенных возражений была высказана св. Иосифу вскоре после выхода "Просветителя". Речь идет о "заволжских старцах", к которым часто ошибочно относят св. Нила Сорского, хотя, по сути, диспут вели его ученики.

К сожалению, по причине политических интриг, св. Иосифу запрещено было отвечать на высказанные ему обвинения, и мы не знаем поэтому, каковы были его ответы.

Но перед нами и не стоит задача очернить этого великого святого. Нет!
Задача моя совсем иная: выяснить, как следует относиться к "Просветителю", и является ли он мнением Церкви.

Д. Андрей Кураев совершенно справедливо замечает по этому поводу:

При чтении патристических трудов до конца неустранимы вопросы, требующие различать: Что именно этот церковный писатель сказал от себя? Что он сказал от лица своей школы, от лица той среды, в которой он был воспитан? Что он сказал по благодатному просвещению?

Как вопрошал св. Филарет Московский - "Так ли верно можно определить минуту, когда церковный писатель сделался святым, и следственно не просто писателем, подверженным обыкновенным недостаткам человеческим?" Ведь "любой человек, сколь бы мудр и свят он ни был, лишь становится христианином. В нем всегда есть большая или меньшая внутренняя разъятость; в нем никогда нет полноты целомудрия. Он внешне сочетает проявления христианской веры с непродуманным осуществлением еще-не-христианского. И это необходимо помнить, когда изучается развитие христианской мысли" (Л. Карсавин).

Любому христианину и читателю аскетических книг известно, что ощутимая близость и поддержка Божия то приходит к подвижнику, то отходит от него, призывая его самого к борьбе. Более того: даже в жизни Спасителя был момент, когда Дух Божий не дал Его человеческому уму тех знаний, которые не полезно было оглашать перед людьми (отсюда - незнание Сына Человеческого о дне Его Второго Пришествия). Апостолы, как мы знаем, и ошибались, и разногласили между собой (вспомним спор Петра и Павла по поводу обрезания), а в некоторых случаях прямо предупреждали: "говорю это по человеческому разумению" (Рим. 3,5; 6,19; 1 Кор. 9,8; Гал. 3,5).

Нередко и Отцы предупреждают, что выходящее их под их пера не было плодом благодатных переживаний и откровений, но было личным усилием их ума (хотя и тут все равно надо помнить, что это был ум, очищенный от страстей, ум, весь жившим потребностями духа). "Что касается нас, ищущих истину путем догадок и образов, то мы излагаем то, что пришло нам на ум, ничего не утверждая безусловно, как бы упражняясь" (св. Григорий Нисский. Об устроении человека, 16). "Поелику как гадаю я сам и как слышу от мудрых, душа есть Божественная некая струя и приходит к нам свыше или вся или правитель ее - ум" (св. Григорий Богослов. Стихотворение о смиренномудрии, целомудрии и воздержании). "Впрочем, нижеподписавшийся, произнося сие мнение по мере разумения, готов отрещись от онаго тотчас, как скоро узнает другое, более сообразное с истиною, свидетельствуемою Словом Божиим" (свят. Филарет Московский). Поэтому вполне православен вывод прот. Сергия Булгакова: "Отцы Церкви, прежде чем стать таковыми, были богословами, искавшими истину". И поэтому же в богословии "разум проводит свое острие по той черте, которая отделяет дарованное небом от приобретенного человеком. Ко всему, на чем лежит печать святости, предъявляется вопрос: есть ли это голос неба, его откровение, или это запрос духа?" (М. Тареев).
<...>
Святой - это не безгрешный человек и не безошибочный. Бывали у Святых и личные грехи, и богословские заблуждения, нравственные ошибки.. Что касается первых - то на эту тему было даже соборное предупреждение, призванное избежать обоготворения Святых Отцов. "Определено относительно изречения святого Иоанна Апостола: "Аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем, и истины несть в нас (1 Ин. 1,. Кто речет: смиренномудрия ради не подобает глаголати яко греха не имамы, а не ради того, что истинно есть: тот да будет анафема. Сие говорится не по смиренномудрию только, но по истине" (Правило 128 Карфагенского собора). "Определено

Умница Вадим, столько материала пролопатил, а выход из раболепия перед лживой канонизацией этого палача Иосифа Волоцкого так и не сделал, ему же и молится. Тут не на четвереньках нужно разговаривать с эпохой, а по пророку Михею: 2

Пар.18:13 – «И сказал Михей: жив Господь, - что скажет мне Бог мой, то изреку я».

Сегодня пишут и православные, что все обвинения против жидовствующих были не доказуемые, а лепили против них всё, что казалось срамным. Но потом, уже через столетия всё это вернулось уже на эту самую церковь в стотысячных экземплярах.
А ведь так и не подумали, для чего это забутили Бутово трупами священников - не за жидовствующих ли? И кровь, пролитая Иосифом Волоцким отмстилась Иосифом Джугашвилли? Староверы это поняли давно, а новообрядцы только ещё дозревают.

За Волоцкого этого палача нужно всей церкви просить у Бога прощения официально, как Папа римский перед евреями, что мало за них заступались. Вот образец покаяния РПЦз.

ПОКАЯНИЕ ПЕРЕД СТАРООБРЯДЦАМИ АРХИЕРЕЙСКОГО СОБОРА РПЦЗ
Верующих чад Русской Православной Церкви на Родине и в рассеянии, держащихся Стараго Обряда, Соборъ Епископовъ Русской Православной Церкви за границей (РПЦЗ) приветствует!
Возлюбленные братья и сёстры по святой православной вере нашей: благодать и милость Человеколюбца Спаса да будут с вами во веки!
В год, когда святая Православная Церковь обращена к двухтысячному юбилею Рождества во плоти Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, мы, Собор Епископов РПЦЗ, собравшихся в богохранимом граде Нью-Йорке, на наших заседаниях думаем и о том, как бы мы могли способствовать уврачеванию того разделения, которое уже столько столетий переживает Церковь Российская вследствие богослужебных изменений, установленных в 17-м веке.
Мы глубоко сожалеем о тех жестокостях, которыя были причинены приверженцам Старого Обряда, о тех преследованиях со стороны гражданских властей, которые вдохновлялись и некоторыми из наших предшественников в Иерархии Русской Церкви только за любовь Старообрядцев к преданию, принятому от благочестивых предков, за ревностное хранение его. Русская Зарубежная Церковь с самого своего основания соответственно искала примирения со Старообрядцами и на своём Третьем Всезарубежном Соборе, состоявшемся в 1974 г., во всеуслышание провозгласила древние богослужебные обычаи и обряды православными и спасительными; запрещения же и клятвы, наложенныя в прошлом на содержащих эти обычаи,,.. считать недействительными, отменёнными и яко не бывшими.

И несмотря на это, хотя наша иерархия и наши верующие никогда не участвовали в преследованиях и насилиях, причинённых Старообрядцам, мы хотим воспользоваться и ныне данным случаем, дабы испросить у них прощения за тех, кто презрительно относился к их благочестивым отцам.
Этим мы хотели бы последовать примеру святаго императора Феодосия Младшего, перенёсшего святые мощи святителя Иоанна Златоуста в Царственный град из дальней ссылки, куда родители его немилостиво отправили Святителя.

Применяя его слова, мы взываем к преследованным: «Простите, братия и сёстры наши, прегрешения, причинённые вам ненавистью. Не считайте нас сообщниками в грехах наших предшественников, не возлагайте горечь на нас за невоздержные деяния их. Хотя мы, потомки гонителей ваших, но неповинны в причинённых вам бедствиях. Простите обиды, чтобы и мы были свободны от упрёка, тяготеющего над ними.
Мы кланяемся вам в ноги и препоручаем себя вашим молитвам. Простите оскорбивших вас безразсудным насилием, ибо нашими устами они раскаялись в соделанном вам и испрашивают прощения».

В ХХ веке на Православную Российскую Церковь обрушились новые преследования, теперь уже от рук богоборного коммунистического режима. Перед нашими глазами ярким образом представилось преследование при малодушном или даже бессовестном сотрудничестве и пособничестве гражданским властям со стороны лиц, именующих себя церковными. Мы со скорбью признаём, что великое гонение нашей Церкви в прошедшие десятилетия отчасти может быть и Божиим наказанием за преследование чад Старого Обряда нашими предшественниками.
Итак, мы сознаём горькия последствия событий, разделивших нас и, тем самым, ослабивших духовную мощь Русской Церкви. Мы торжественно провозглашаем своё глубокое желание исцелить нанесённую Церкви рану и молимся о том, чтобы мы, если на то будет воля Всемилостивого Бога, могли бы участвовать в таком богоугодном деле.
Мы верим, что с обеих сторон требуется воля следовать спасительным заповедям Христовым в исповедании, что не обряды наши сами по себе приближают нас к Богу, но покаяние наше, смирение, готовность к взаимному прощению, любовь и все христiанскiя добродетели устрояют нам наше спасение.

Мы искренне желаем встретить представителей Церквей Старого Обряда и согласий, а также их приходов, дабы мы могли совместно разрушить средостение, разделяющее нас, и подготовить путь к добрым отношениям и, наконец, к возстановлению полного общения между нашей Церковью и теми, кто стремится сохранить Старый Обряд в лоне Русской Церкви. 13/26 октября, 2000 г.

Комментарий. Этого документа миллионы людей ждали 333 года со дня реформы Никона, реформы ненужной, противозаконной и крайне вредной, принесшей неисчислимые страдания верным сынам Православной Церкви на Руси. Реформа Никона расколола русскую нацию, ослабила её силы и привела в конечном счёте к засилию масонов при Петре Первом и к революции 1917 года.
Это решение Синода РПЦз будет, быть может, самым лучшим и памятным, что вышло от них за последнее десятилетие.

И даже против такого смелого, открытого покаяния, направленного на то, чтобы снять с себя вину, возложенную на них от отцов-реформаторов, сегодня пытаются опротестовать и представить в ложном свете курские и другие лжепатриоты православия. История учит нас просить прощения не только у живых, но и у мёртвых, чтобы снять вину греха.
Это было с Феодосием Младшим, императором Византии, который писал к Иоанну Златоусту, как к живому, спустя тридцать два года после его кончины при перенесении его мощей. Он просил у святителя прощения за лютость матери Евдоксии, свергнувшей и сославшей Златоуста в ссылку, до которой он так и не дошёл, умерев в пути.

При перенесении мощей митрополита Филиппа, удушенного Малютой Скуратовым по приказу одного из лютейших в мире правителей – царя Иоанна Грозного, молодой царь Алексей Михайлович просил прощения у митрополита Филиппа за неумеренную лютость предка своего Иоанна.
Покаяние перед старообрядцами, природными русскими гражданами, патриотами своей Родины и старой веры, снимает душевный гнёт с гонителей и их духовных потомков в этой жизни до Суда Божия.

http://kistine.my1.ru/forum/18-323-1

Вопрос 1509, том 6, «…открытым оком»: Вы неоднократно говорите, что признаете себя сыном православной Церкви. Но как же тогда можете не во всем поддерживать решения наших архипастырей и даже не соглашаться по очень важным вопросам, как о войне? Говорите, что не нужно заниматься канонизацией, предавать кого-либо анафеме.
Считаете, что на Суде Божием это может быть еще и пересмотрено и кто-то из канонизированных окажется слева и наоборот. За такие мысли раньше церковь бы Вас на костёр отправила, чтобы и другим не повадно было высказать такие еретические мысли, какие Вы говорите вслух!
Не верите, что была Русь святой. Притом неблагоговейно говорите всегда о священниках, что они-де люди грешные, потому что не учат народ. Но им и некогда учить, у них такая занятость с утра до вечера, требы, богослужения. Есть ли у Вас по этим сложным вопросам единомышленники?

Ответ: Единомышленники есть и среди тех, кто рядом, и среди книжных героев. Но вот есть книга «Тайна святых» Иванова Петра. Познакомьтесь, как он говорит как раз по этим вопросам. Доводы его неотразимо точны. Подозреваю, что под этим именем не один человек и, может быть, даже иерархи. Стр. 479-486
...«Открывается картина душевной жизни московского народа. Ужасная духовная дряхлость. Но эта народно-церковная дряхлость – не то, что личная дряхлость: полное замирание всего в человеке – нет, организм жив и полон различных чувствований; жизненные силы, если им не дано исхода, бродят в душе, превращаются в скрытые душевные флюиды – человек кипит как бы изнутри. Какие же чувства у обиженного и постоянно обижаемого большинства? Безутешное горе, безумная тоска, бессильная ярость, затаенная месть, проклятия, отчаяние. И в то же время изобретаются всяческие способы слукавить, обмануть насильника главу, кто не способен на это, завидует удачливым. Иные доносят, чтобы подольститься и получить лишнее. Прирожденные праведники в таком обществе не имеют голоса, бывают забиты, впадают в юродство.

Среди убийственного гнета неимоверно возрастает одно только вожделение: поживиться хоть чем-нибудь из того, что доступно главе, всё другое трудно себе представить. Куда-то как бы провалились все природные человеческие чувства, им нет развития, ибо погублена людская доброта, правда, милость и милосердие, а без них нет жизни, а только животный инстинкт.

Вот объяснение того равнодушия, с которым народ смотрел на мучительнейшие истязания, которым подвергались на городских площадях преступники и вообще все, кого злое правительство отдало палачу. Равнодушие, которому так изумлялись иностранцы. Кто сам дома занимается истязанием близких, вероятно, даже с любопытством взирает, как истязают другие; те, кого постоянно дома истязают, так заняты собственным страданием, что им нет дела до чужих мук.

И вот, как бы пользуясь всеобщим равнодушием, злоба изобретает всё новые способы мучить людей. Дыбой в Древней Руси называли место заключения, в Московской Руси это была уже жесточайшая пытка: человеку связывали назад руки и за кисти рук привешивали кверху так, что туловище висело в воздухе.

К ногам туго привязывали конец доски, другой конец ее касался пола. Палач прыгал на эту доску, и тело повешенного вытягивалось, отчего суставы рук в плечах выворачивались; при таком положении нервы необычайно напряжены, и тогда наносились удары плетью. Эта пытка уцелела до последней четверти XVIII столетия; считалась мучительнейшей.

Ей подвергались все заподозренные. Не вынося пытки, несчастные начинали называть имена будто бы относящихся к этому делу людей. Каждый новый удар плетью давал новые и новые имена. Те, в свою очередь, оговаривали бесчисленное количество людей. Самые невиннейшие в царстве жили под вечным страхом.

Тогда византийский судебник эклога достиг в Московском царстве полного торжества: все наказания были членовредительного характера: отрубание ног, рук, ушей и т. д. Самые пустяшные провинности влекли за собой тяжкие муки: за какие-нибудь шесть пенсов, говорит иностранец, обвиняемого заковывали в цепи: руки, ноги и шею. Смертные казни редко были простыми, большею частью мучительные.

Во второй половине XIV века первая публичная казнь произвела на народ очень тяжелое впечатление. В конце XV века наблюдается уже полный разгул казней (Иван III).
Эти казни нисколько не смягчаются с окончанием династии Рюриковичей, напротив, при династии Романовых были изобретены неслыханные издевательства над человеческой жизнью; при Алексее Михайловиче, в конце XVII века, женщину за убийство мужа зарывали в землю так, что оставалась наружу одна голова, и так она мучилась, пока не умирала.

После усмирения бунта в Арзамасе все его окрестности представляли лес кольев, на которых корчились в муках люди, взятые в плен; некоторые были живы три дня. «Уложение Алексея Михайловича ввело «слово и дело» – когда число заподозренных возросло до неимоверного количества при помощи описанной нами дыбы.

Необходимо упомянуть еще об одном московском качестве. У жителей Московии развилось необычайное самомнение: мы лучше всех христианских народов, наша вера самая правая.

Отсюда происходило нестерпимое упорство в своих мнениях, презрение к словам и мнениям других, нетерпение противоречий, даже самых полезных и основательных. Высшим взлетом этого самомнения явилось известное изречение: «Москва – третий Рим, а четвертому не бывать». Мысль, по существу, неверная: ибо, если и признавать, что есть какой-то земной центр христианства, то это только Иерусалим, а не Рим и не Византия.

Но ведь если два Рима пали, то неизбежно и третий должен пасть, иначе зачем и сравнивать с этими Римами. Какая гарантия, что Москва не падет? Никакой гарантии не было, бессмысленное самохвальство. Таким образом, тщательно избегая гордости от ума, москвич дошел до крайнего выражения глупой гордости.

При величайшей набожности и ревности ко всем церковным обрядам христианства вовсе не было в Московском царстве. Христос не почитался там, как милостивый и любящий Господь, всегда близкий людям, а как далекий, страшный Судья, Который придет карать и мстить. Христом пугали, а не успокаивали человека (сравните духовные стихи того времени).

Теперь мы снова обратимся к Домострою, чтобы ответить на важный вопрос, им возбуждаемый. Каким образом автором такого антихристианского произведения оказался священник и даже духовник, лицо очень почитаемое тогда народом?

Что это– выродок в своем сословии или, напротив, человек характерный для священнослужителей того времени? Так как мы знаем, что Домострой Сильвестра получил всеобщее признание как руководство жизни, ответ получается совершенно определенный.

Этим устанавливается наличие ужасной материальности в священническом сословии и проистекающего отсюда жестокосердия. Где искать причину столь пагубного состояния у служителей русской церкви! Его не было в более древние времена. Причину найти не так трудно.
Дело в том, что татарщина, мучительная для всего населения, для священнослужителей таковой не была. Напротив, они оказались в очень привилегированном положении.

Был ханский ярлык, неоднократно подтверждаемый ханами при вступлении их на престол. Этот замечательный документ необходимо привести полностью, чтобы осветить истинное положение вещей того времени.

Хан обращается к баскакам, князьям, даныцикам и всякого рода чиновникам татарским и говорит: «Жалованная грамота дается нами всему белому и черному духовенству, чтобы они правым сердцем, без печали молили Бога за нас и за всё наше племя и благословляли нас.

Не надобно с них ни дани, ни подвод, ни корма, никакой пошлины: ни ханской, ни ханщиной; никто не смеет занимать церковных земель, вод, огородов, виноградников, мельниц; никто не смеет брать на работу церковных людей: мастеров, сокольников и др.
Никто не смеет взять, изодрать иконы, испортить книги или другие богослужебные вещи, чтобы духовные не проклинали хана, но в покое за него молились. Кто веру их похулит, надругается над нею, тот без всякого извинения умрет злой смертью. Братья и сыновья священников, живущие с ними вместе, освобождаются также от всяких даней и пошлин. А кто из баскаков или других чиновников возьмет какую-нибудь дань или пошлину, тот без всякого извинения будет казнен смертью».

В то время как пасомые – иначе прихожане храмов, жили под вечным страхом насилия и разорения имущества, пастыри могли благоденствовать и по желанию богатеть. Конечно, здесь таился тяжкий соблазн. Велика была ответственность перед Богом русских священнослужителей.
Если всех разоряли татары, а их никто не смел тронуть, то сами они должны были разорять себя ради ближних или, по крайней мере, немало жертвовать своим имуществом ради обездоленных. Недостаточная чуткость к общему горю непременно ввергала привилегированных в объятья жадности, корыстолюбия, наконец, злобы.

И вот, как явствует из свидетельства Домостроя, видные священнослужители шли не по Божьему пути. Фактически, при обнищании массы населения большинству священнослужителей, в особенности сельскому, богатеть, конечно, было неоткуда. Однако всюду, где предоставлялась эта возможность,– в городах, более зажиточных местах, вкус к наживе и жадность были характерными явлениями для духовенства, и для черного, и для белого.

Еще собор 1274 года, созванный м. Кириллом для суждения о различных неправильностях, отмечает появившуюся у некоторых священнослужителей «алчность к прибытку».

Особенно богатели огромные архиерейские поместья. Великие князья, начиная с Ивана III, тщетно стараются сократить аппетиты богатых из духовного звания. Иван IV на стоглавом соборе бросил тяжелое обвинение: «обители (тут, конечно, разумеются и епископы с их штатом), богатые землями и доходами, не стыдятся требовать милостыни от государя».

Тогда епископы боролись с правительством, не желая платить государственные налоги и защищая свои льготы, и успевали в этом вплоть до Петра I. Народ очень хорошо подметил черту духовного сословия, назвав в былине Алешу поповича – руки загребущие, глаза завидущие (конечно, эта характеристика не киевского времени, даже не времени св. Сергия Радонежского, а более поздняя).

Вместе с материальностью имущественного порядка развивается и бездушие с жестокосердием, как свидетельствует об этом Домострой священника Сильвестра. Доброта Феодосия Печерского характерна для всего киевского периода и северного московского. Когда читаешь поучение или слова, или завещания митрополитов XII, XIII, XIV веков – Кирилла, Фотия, Киприана и др., не говоря уже о святых Петре и Алексее, то на сердце становится легко, слышишь их кроткий и добрый голос, чувствуешь высокий дух!

Но вот наступает XV век с его жестокостями: ослепление Василием II своего двоюродного брата, позднее его собственное ослепление Кожемякой, как месть за брата.
На митрополичьем престоле св. Иона, включенный в святую четверицу митрополитов: Петр, Алексей, Иона, Филипп. И как-то странно и жутко становится на душе. Почему так не похожи деяния и чудеса св. Ионы на дела наших прежних святых?

Некоторых Иона как бы приговаривает к смерти за их проступки: обличив, Иона предсказывает им смерть; и они умирают почти в тот же день. Одному не поверившему, что дочь великого князя, бывшая при смерти, исцелена св. Ионой, митрополит говорит: да умрешь ты вместо княжны.

И тот пал мертвым к ногам св. Ионы. А полтораста лет перед этим церковь ставила в великую похвалу святому митроп. Петру, что он был «кроток в назидании, безгневен в обличении согрешающих». Феодосии Печерский плакал, когда кого-либо обличал... Кроме упомянутого чуда исцеления дочери Василия II в житии св.
Иона приводится еще одно чудо: одного человека, очень страдавшего от зубной боли, св. Иона крепко ударил по лицу. Очнувшись от удара, больной ощутил, что зуб его перестал болеть. А вот уже не чудеса, а отношение св. Ионы к подчиненным: епископа полоцкого он строго обличил за то, что тот в письме к нему – митрополиту осмелился назвать его братом.

За неисполнение распоряжения митрополита св. Иона заковал в оковы св. Пафнутия, игумена Боровского монастыря, и бросил в темницу.
Следующий за св. Ионой митрополит посадил в ледник под палатой одного архимандрита за то, что тот разрешил братии пить богоявленскую воду после трапезы, оправдываясь тем, что канун Крещения пришелся в воскресный день. С этих пор вообще жестокость наказаний в священническом звании не уступает светским. Митрополиты бьют палками-жезлами являющихся к ним подчиненных.

Даже знаменитого Никона – митрополита при Алексее Михайловиче – упрекали за жестокое обращение с подчиненными. При монастырях существуют тюрьмы, где заключенных для отягощения наказания морили дымом и другими тяжкими муками.

Впрочем, о жестокосердии и совершенной грубости среди духовенства нам нет нужды распространяться. Она докатилась до того времени, когда пороки общества стали обличаться в прессе, т. е. до 60-х годов XIX столетия. То, что изобразил Помяловский в своих очерках Бурсы, превосходит своей адской картинностью Дантовское путешествие в преисподнюю.

Некоторым, быть может, покажется преувеличенным свидетельство Помяловского. Но вот чистый жизненный факт, изображенный историком Сергеем Соловьевым в его записках (сообщено его сыном Влад. Соловьевым): «Духовное училище возбуждало во мне сильное отвращение (при Петровск. мон. в Москве) по страшной неопрятности, бедному сальному виду учеников и учителей, особенно по грубости, зверстве последних; помню, какое страшное впечатление произвел на меня поступок одного тамошнего учителя: один из учеников сделал вовсе незначительную шалость – учитель подошел, вырвал у него целый клок волос и положил их перед ним на столе».

В тех же записках историк правдиво, но наивно (ибо С. Соловьев как бы не подозревает ужасного смысла своих слов) говорит, что «нравы священнослужителей русской церкви стали смягчаться под влиянием западноевропейских просветительных идей, распространяемых русской прессой».

(Как известно, пресса 60-х годов XIX столетия была почти сплошь атеистическая)…
Но может ли проснуться совесть у людей, когда словом Божиим они оправдывают свои гнусности, боговдохновением именуют злодейства. Законодательный сборник с наказаниями, которым ужаснулись бы древние греки-язычники, обильно уснащают цитатами из книги, которая основана на призыве к всепрощению и нелицемерному братолюбию.

Вот какую неисцелимую рану нанесла церковная деятельность Юстиниана Великого (как ярко сказывается в этом эпитете антихристианство исторической науки, которая по преимуществу именно такого рода личностям присваивает именование– великий).

До Юстиниана (конечно, имя «Юстиниан» мы употребляем здесь скорее как понятие собирательное – в нем, как в фокусе, отобразилось то, что в тайне подготовлено духом антихристовым) мало кто сомневался, что христианин – это человек, духовно перерожденный; а кто еще не переродился, тому необходимо стяжать Духа Святого. После Юстиниана наступает формальное отношение к христианскому званию.

Точно установленный ритуал делает человека христианином. Церковь, как некое учреждение, а не как новый род людей на земле. Члены этого учреждения очень уверены в своих правах, но плохо сознают свои христианские сокровенные обязанности. Это в особенности характерно для начальствующих в государстве и церкви. Им мнится, что они Самим Богом вознесены на священные места – цари, как помазанники Божий, архиереи, как преемники Апостолов по рукоположению.

Но нет ничего более антихристианского, как эта уверенность в своих правах начальствующих в Христовом обществе. Весь смысл того, что писали великие учители церкви о священстве, кроется как раз в полном нечувствии своих прав и в чрезвычайно остром, мучительном сознании своей немощи. Они знали, что Христос заповедовал им умывать ноги ближним, а не владычествовать над ними. с. 262-267

Самое страшное в русской церкви имеет свою историю. Помимо внешней борьбы царства со священством, внутри церкви происходила борьба между святыми и духом антихристовым. И дух антихристов победил, согласно пророчеству «Откровения св. Иоанна»: «и дано было зверю вести войну со святыми и победить их».

Начало этой борьбы совпадает с распространением в московском народе домостроевских идей. Тогда и внутри церкви явился проповедник этих идей, т. е. материальности и свирепости. Материальность и корыстолюбие, как мы говорили в предыдущем очерке, стали развиваться у русских священнослужителей во время татарского ига вследствие больших жизненных преимуществ, дарованных ханами русским священникам.

Однако никому еще не приходило в голову превозносить материальную зажиточность и богатство, как некую священную необходимость для монашества и иерархии.
Учение об этом русской церкви совершенно ясно: оно провозглашается самими деяниями великих святых: Сергия Радонежского, Кирилла Белозерского и др.

Эти святые не только не собирали никаких богатств, но запрещали монахам своих монастырей ходить за сбором пожертвований.

Проповедник нового учения в русской церкви Иосиф Волоцкий говорил на соборе 1503 года, где был поднят вопрос об отобрании у монастырей сел с крестьянами: «Если у монастырей сёл не будет (т. е. богатства), то как честному (почетному) и благородному (т. е. знатному) человеку постричься; а если не будет доброродных старцев, откуда взять людей на митрополию, в архиепископы, епископы и на другие церковные, властные места?

Итак, если не будет честных и благородных старцев, то и вера поколеблется».
Это целое новое миросозерцание для церкви. Рассмотрим, что оно заключает в себе. По мнению Иосифа, знатные и богатые люди не захотят постригаться в монастырях, если там нет достаточно материальных средств, чтобы им можно было жить так же роскошно, как в миру.

А если таких доброродных старцев среди монашества не будет, то нет возможности заместить властные места в церкви. Архиереев не будет, и вера поколеблется.

Здесь остается непонятным утверждение, почему в народе вера поколеблется, если не будет архиереев знатных и богатых родов. Эта мысль Иосифа тесно связана с его пониманием, как достигается твердость веры. Вера – это исповедание догматического учения церкви. Всякое малейшее отклонение (просто даже своя собственная мысль, не высказанная где-либо в книгах, принятых церковью [по тогдашним понятиям, книгами, принятыми церковью, разумелись все книги, написанные на церковные темы, существовавшие в то время.

Ибо если бы они были не верны, то были бы ранее уничтожены властью] есть отступление от веры, ее колебание. Чтобы не было колебания, необходимы церковные полицеймейстеры (в данном случае они называются архиереями), вооруженные всеми средствами принуждения, и прежде всего, конечно, своей готовностью действовать насилием (оттого и необходимы люди знатных родов, привыкших к начальствованию).

Если церковных мер (сюда относится и биение посохом) недостаточно, то необходимо обращаться за помощью к царю, который может предать их пыткам, тяжелому заключению и, наконец – казнить.
Эта стройность мысли, восходя далее, возвеличивает царя именно за его охрану церкви: «царь есть высший хранитель и покровитель церкви» – «отмститель Христу на еретика». Царь имеет право вполне начальственного отношения ко всем церковным утверждениям.

Государь является высшей инстанцией церкви, к которой должно прибегать во всех церковных и монастырских спорных делах. Суд государя самый высший, окончательный, безапелляционный: суд царя уже никем не осуждается.

Однако чистое самодержавие вовсе не входит в мысль Иосифа. Царь возвеличивается до тех пор, пока не знает снисхождения к еретикам (в понятие «еретик» входит и всякий мыслящий недостаточно книжно) и беспощадно их казнит. Несогласие царя со взглядом Иосифа на еретика называется, по мнению Иосифа, нерадением о благе церкви и становится величайшим преступлением государя. Это такое «государское прегрешение», за которое «Бог всю землю казнит».

Истинным украшением миросозерцания Иосифа являются следующие его мысли: «грешника или еретика руками убить или молитвою одно и то же»; «нельзя верить покаявшемуся еретику: необходимо одинаково немилосердно относиться к непокаявшимся и к покаявшимся». Когда Василий III после долгих упрашиваний его со стороны Иосифа посадил в тюрьму всех, подозреваемых в ереси до скончания живота их, «Иосиф воздал славу Богу Отцу и Сыну и Святому Духу»

[Иосиф был очень ревностный игумен в смысле исполнения всех уставных правил, основал свой монастырь, так как ему казалось, что везде много развращения. Наконец, он был и добр; кормил голодных, много благотворительствовал из средств монастыря. Но тут нужно твёрдо помнить, что и диавол, когда ему выгодно, благотворитель. Если бы Иосиф не имел никакого подобия добра, он бы не мог провести свои антихристовы идеи внутрь церкви Христовой].

Конечно, много глупого и жестокого – богопротивного – высказывается людьми и выдается ими за истину; церковь Христова призывает к покаянию лжеучителей; но если они не хотят каяться, – со скорбью проходит мимо, молится Богу о даровании разума впавшим в духовное слабоумие людям.

Если же богопротивное учение распространяется в народе как истина, церковь собирает собор и всегласно осуждает неправду.
В данное время церковь русская поступила наоборот. Собор 1490 года, хотя еще и не совсем по Иосифову отнесся к еретикам (не согласился предать их смертной казни), однако не оказал им милосердия: проклял и присудил к тяжелому заточению. На соборе было высказано мнение иного рода: «Не подобает нам судить никого, ни верного, ни неверного, но подобает молиться о них и в заточение не посылать». Это мнение принадлежало святому Нилу Сорскому и другим истинным христианам на соборе. Но добрый совет святого был отвергнут.

Злобу собора увенчал в Новгороде архиепископ Геннадий, к которому были посланы некоторые из еретиков (очевидно, новгородцев). Этот Геннадий уже давно требовал жестоких мер для отступников от веры, он ставил в пример восхищавшего его «шпанского короля», как он путем инквизиции свою землю очистил от еретиков.

Геннадий приказал встретить еретиков за 40 верст от города, посадить на коней лицом к хвосту в вывороченных тулупах, на головы надеть шлемы с мочальными кистями, соломенные венцы с надписью «Се есть сатанино воинство».
Владыка велел народу плевать на них и кричать: «Се хулители Христа». После этого на головах несчастных были зажжены берестовые шлемы. По известию Иосифа Волоцкого, они вскоре умерли, перед смертью лишившись рассудка («Богом наказаны»).

Так ужасно извращено было учение великих святых в церкви о необходимости большой любви при врачевании заблуждающихся душ, ибо только одна любовь может содействовать отпавшим людям вернуться ко Христу. Св. Иоанн Златоуст говорит: «Требуется много искусства (в любви), чтобы страждующие (вот как великий святой называет этих людей) убедились добровольно (вот единственное желание Христа!) подвергнуться врачеванию». Геннадий же, Иосиф и подобные им пастыри врачевание душ тщатся производить посредством злобы и ненависти.

И русская церковь их послушала – значит, презрела учение святых отцов. К чему это приводит, видим в жизни: новгородцы (страждущие) сошли с ума и вскоре умерли. В другом случае страждущие без любовного к ним отношения необычайно озлобляются, впадают в страшный фанатизм, сами начинают себя убивать – как было со старообрядцами при царе Алексее Михайловиче и патриархе Никоне, когда десятки тысяч старообрядцев сами себя сжигали.

Церковь русская после собора 1490 г. следовала по пути жестокосердия: на соборе 1503 года, по требованию Иосифа Волоцкого, не принимая во внимание покаяние еретиков, присудила их к жестоким казням. Несколько человек сожгли в клетке в Москве. Одному отрезали язык, отвезли в Новгород и там сожгли со многими другими подозреваемыми в ереси.
На соборе 1503 г. также восстали святые во главе с Нилом Сорским, чтобы свидетельствовать истину.

Они говорили, что не только противно учению церкви Христовой убивать заблуждающихся, подвергать их светским казням и заточению, но и проклинать их нельзя. Конечно, не свое говорили они на соборе, а то, что Дух Святой всегда учил в церкви. У Иоанна Златоуста в первом томе его творений есть слово, называемое «Слово о том, что не должно проклинать ни живых ни мертвых».

В этом слове читаем: «Св. отцы (соборов) отлучали и отвергали ереси, но никого из еретиков не подвергали проклятию».

И далее св. Иоанн Златоуст, цитируя св. Игнатия Богоносца, говорит: «Если ты осмеливаешься предавать анафеме кого-либо, то поступаешь вопреки (цели) смерти Господней и предупреждаешь суд Царя». И далее: «Предающие человека церковной анафеме подвергают себя совершенной погибели, присваивая себе достоинство Сына Божия. Ибо анафема совершенно отлучает от Христа».

Имея такое верное свидетельство о значении анафемы в церкви, как назвать соборы, на которых кого-либо подвергают проклятию? Конечно, разбойничьими, и членов собора, стоящих за предание анафеме, – «лютыми волками». В церкви Христовой необходимо точное знание, где истинные пастыри и где лжепастыри, ввергающие Церковь в грех.

До новой проповеди Иосифа русская церковь не только не применяла жестоких мер, но, напротив, всячески смягчала жестокосердие светской власти. Летописцы времен Иосифа и после него стараются скрыть эту прежнюю доброту церкви, ибо они подпали злому влиянию лжесвятого; часто они толкуют деятельность прежних пастырей в своем духе, иногда вставляют фразы в их творения, искажающие истинный смысл писания. Вообще, церковная письменность сосредоточивается в Волоцком монастыре, где его родоначальник служит образом дел: известно, например, что митрополит Фотий (умер в 1436 году) в начале XV века дважды обращался к псковичам с просьбой не общаться с еретиками, однако, когда в Пскове стали убивать еретиков, он написал гражданам, что убивать людей грех.

Иосиф воспользовался увещаниями Фотия, чтобы утверждать, что Фотий приказал заключать в темницу еретиков [между тем у Фотия сказано только: не общайтесь с еретиками, как и Апостолы учили, – конечно, они не приказывали правителям сажать в тюрьму отступивших от истины, а увещевать их с любовью] (логика Иосифа: если Фотий не велел убивать, значит хотел, чтобы их заключали в темницу) и вследствие этого ересь будто бы прекратилась (но почему сам Иосиф борется с этой же ересью в конце века)?
И до Фотия церковь относилась к еретикам милостиво. В 1387 году по просьбе патриарха Константинопольского Нила святой Дионисий, епископ Суздальский, увещевал в Новгороде стригольников. Он действовал добрыми мерами и по свидетельству Никоновой летописи совершенно прекратил народные мятежи и соблазны.

http://kistine.my1.ru/forum/18-323-1

(окончание)
В XV веке стригольники появились опять. «Ересь» этих новых стригольников заключалась в том, что они обличали нечестивых священнослужителей. Неудивительно, что новгородский архиеп. Геннадий так ненавидел еретиков: скоро раскрылось его преступление – мздоимство при постановлении священников. Геннадий был отстранен от управления высшей церковной властью.

Что церковь русская в конце XV века была еще не вполне духовно ослаблена, свидетельствует продолжительная борьба Иосифа с самим великим князем Иваном III, который сомневался в возможности казнить кого-либо по обвинению в ереси.

Только в конце жизни, как правильно предполагает исследователь княжения Ивана III, великий князь под влиянием страха перед загробной жизнью (а Иосиф был замечательный мастер внушать такой страх – вообще, от него усвоено русскими священнослужителями запугивание христиан вечными муками), Иван III стал склоняться, чтобы исполнить навязчивую просьбу Иосифа.

Несколько свиданий по этому поводу великого князя с Иосифом Волоцким необычайно показательны. Вот разговоры князя с Иосифом: «Прости меня, отче, как митрополит меня простил. Я знал про новгородских еретиков», – говорил Иван III Иосифу.– «Государь, если ты подвигнешься на нынешних еретиков, то и прежних Бог тебе простит».

На этом свидание прерывается. Страх Ивана III, что он знал о еретиках, усугублялся тем, что он сам этих еретиков вызвал из Новгорода и приблизил к себе. Конечно, менее всего Ивана III можно подозревать в сочувствии жидовствующим – здесь только обнаруживается, что к еретикам жидовствующим Иосиф и его присные для своего удобства причисляли не по церковному трафарету (не книжно) мыслящих и, в особенности, критикующих злоупотребления священного клира.

Этой критике и сочувствовал Иван III – оттого и призвал к себе из Новгорода «еретиков». Его внук Иван IV на стоглавом соборе уже открыто обличал священнослужителей во многих злоупотреблениях.

После описанного свидания через несколько времени Иван III опять призвал Иосифа и опять стал ему говорить: «Митрополит простил мне». – «Государь, в этом прощении нет тебе пользы, если ты на словах просишь прощения, а делом не ревнуешь о православной вере». –

«Этому быть пригоже, – сказал князь, – а я знал про их ересь». После данного обещания Иван долго ничего не делал и снова, призвавши Иосифа обедать, спросил: «Как писано: нет ли греха еретиков казнить?» Иосиф сказал, что у Апостола Павла в послании к евреям сказано: «Кто отвергнется Моисеева закона, тот при двух свидетелях умрет». Кольми паче тот, кто попирает Сына Божия и укоряет благодать Святого Духа.– Интересно, как Иван III воспринял это антихристово толкование Писаний Апостола любви? Иван замолчал, говорит летописец, и не велел Иосифу более говорить об этом.

Иосиф старался воздействовать на Ивана через его духовника: «Я много раз, – писал к нему Иосиф, – бил челом государю, чтобы послал по городам искать еретиков. Великий князь говорил: пошлю, сейчас пошлю! Но вот уже много времени прошло, а он не посылает». Иосиф представлял в этом письме много примеров из византийской истории, когда православные императоры мучили и убивали еретиков, и убеждал духовника князя доказывать великому князю, что нет греха мучить их.

Иосиф победил Ивана III в 1503 году, когда был созван великим князем собор, на котором еретики были присуждены к сожжению и разным мукам. Впрочем, Иосифов дух в деле еретиков восторжествовал только при династии Романовых. При последних Рюриковичах ему было еще очень тесно.

Так, Василия III Иосифу долго пришлось умолять о преследовании еретиков. И только много времени спустя Василий подверг указанных Иосифом лиц пожизненному заключению. Царствование же Ивана IV и сына его Феодора обошлось без жестоких мер против еретиков. Об этом свидетельствует дело Башкина, о котором мы говорили.

На стоглавом соборе Иван IV обличал злоупотребления священнослужителей (особенно корыстолюбие иерархов – собственников больших земель) и многие другие непорядки в церкви. Но его речи совершенно не касаются борьбы с какими-либо ересями и нет одобрения жестокостей с еретиками. Однако другая мысль Иосифа о великом, первенствующем значении царя в церкви послужила основанием вовлечь иерархов в борьбу царей с их политическими врагами.

Некоторое время иерархи, верные святости древних русских иерархов, вели непосильную и потому мученическую борьбу с посягательствами царей втянуть их в политическое нечестие. Таков был м. Варлаам.
Василий III в начале двадцатых годов XVI века предложил митрополиту подписать крестоцеловальную грамоту Василию Шемячичу, что ему не будет по приезде в Москву никакого насилия. М. Варлаам, удостоверившись от Василия III, что Шемячич будет непременно арестован по приезде в Москву, отказался подписать эту лживую грамоту. Тогда вел. кн. Василий принудил митрополита уйти в Симонов монастырь, а оттуда сослал его в дальнюю обитель. После этого Василий самолично без собора епископов назначил митрополитом игумена Иосифо-Волоколамского монастыря Даниила (преемника и лучшего ученика Иосифа Волоцкого).

Митрополит Даниил подписал грамоту, и Василий Шемячич приехал и был заключен в тюрьму. Рассуждение м. Даниила здесь было таково: Шемячич – враг великого князя (хотя это и не было доказано: он только подозревался во враждебности), враг князя –враг государства и церкви.

Значит, для блага церкви и государства его следует уничтожить. И м. Даниил говорил, что помощью святых ему и князю удалось изловить врага. Что святая русская церковь видела грех митрополита и Василия III, засвидетельствовал Троицкий игумен Порфирий, «муж обычаев простых и в пустыне воспитан».

В первый же после ареста Шемячича приезд князя в Лавру Порфирий стал торжественно и смело ходатайствовать за гонимого князя. Князь Василий III оскорбился ходатайством Порфирия. Но благочестивый и неустрашимый старец сказал на это великому князю: «Если ты приехал в храм Пресвятые Троицы с тем, чтобы испросить себе прощения грехов, то будь наперед сам милосерд к гонимым без правды». Вскоре после того Порфирий сложил с себя сан игумена и удалился на Белоозеро, а оттуда был взят и посажен в темницу.

Второе знаменитое дело митр. Даниила было разрешение развода вел. кн. Василия с первой женой Соломонией и ее насильственное пострижение и разрешение на брак с Еленой Глинской, между тем как все патриархи, к которым обращался Василий III, запретили этот развод.

И здесь оправданием м. Даниила была польза государству и церкви, ибо Василий хотел родить сына – наследника престола. Митрополит Даниил начинает собой новый род русских иерархов, которые не только не борются с царской неправдой, но стараются угодить самодержцу, не останавливаясь перед совершением неправды. Однако тогда были и другие иерархи. Вначале выступление истинных пастырей церкви было гласно и торжественно, но скоро это прекращается, ибо цари не внемлют голосу истинной церкви Христовой.

И вот при Иване IV несколько митрополитов молча оставили кафедру, не желая участвовать с царем в злом правлении. И, как последнее выступление святых перед царем, просияло мученичество св. митр. Филиппа.

Вместе с митр. Филиппом уходит от русских царей знаменование правды священнослужителями. Отныне при царях пребывают люди, если не явные нечестивцы, то такие, в уме которых постоянно смешиваются языческие понятия самодержавного правительства с истинами церкви Христовой. Для удобства вместо слова «Христова церковь» постоянно произносится слово «православие». Православие и русское государство, государство и православие – становятся понятиями почти нераздельными. Это очень удобно, ибо в понятие «православие» можно втиснуть какое угодно содержание.

Надо сказать, что и теперь еще принято в церковных кругах довольно часто подменять слово «церковь Христова» словом «православие». Это, конечно, хотя и бессознательная, но ошибка; незаметное для себя желание безответственности. Само произнесение слова «церковь Христова» совестит людей, ибо имя Христа – Свет – обличает человека, между тем как православие (понятие, имеющее ограниченное содержание: отличие от католичества и только) давно уже замутнено грехом превозношения: мы, православные, самые верные (не исповедание, а именно превозношение).

Одно из характернейших различий новых иерархов от древних – отношение к преступникам. Наши иерархи до Даниила не только ходатайствовали, но иногда и укрывали преступников, подобно священникам первых времен христианства греческой империи (закон Феодосия Вел., что священники и монахи не должны укрывать скрывающихся от суда, взамен дано право убежища: а у нас отношение Феодосия Печ. к преступникам! (см. Солнце Русской земли). Новый род епископов не только был не способен укрыть, не только не хотел просить за них, но, напротив, иногда доносил правительству и рекомендовал жестокие меры.

Церковь русская являет нам поучительнейшую видимость того состояния, в которое впадает поместная церковь, впитав в себя дух антихристов. Когда церковный собор утверждает своим постановлением нечто, противоречащее Христовой истине, церковь совершает грех. Если последующие соборы не каются в этих грехах, как покаялась, например, греческая церковь, признав разбойничьим собор, на котором осужден был св. Иоанн Златоуст, то яд сотворенного греха проникает в тело этой поместной церкви и разлагает его.

Вот грехи, которые совершила русская церковь и в которых до нашего времени она не покаялась. Собор 1503 года одобрил казни еретиков. Собор 1667 года опять одобрил казни. Затем признал, что русский царь имеет высшую власть в церкви. Этот собор предал проклятию еретиков в выражениях, превосходящих даже земное время и посягающих на суд за гробом. Приводим решение собора: «аще от мирского чина отлучаем и чужда сотворяем от Отца и Сына и Святого Духа и проклятию и анафеме, предаем. Аще же кто не вразумится и не возвратится в правду покаянием и пребудет в упрямстве своем до скончания своего: да будет и по смерти отлучен и непрощен (значит, запрещение Богу помиловать грешника!) и часть его и душа его с Иудой-предателем и с распеншими Христа жидовы и со Арием и с прочими, проклятыми еретиками; железо, камень и древеса да разрушатся и растлятся, а той да будет не разрешен и не разрушен и яко тимпан во веки веков».

Этот собор определил, где следует пребывать душам после смерти. Здесь проявилось не только кощунственное нарушение свободы Божьего Суда, но явлена и совершенная темнота духовного сознания. Откуда известно собору, в каком состоянии находятся распявшие Христа «жидовы»?

Следует вспомнить слово Ап. Петра: «впрочем, я знаю, братия, что вы, как и ваши начальники, сделали сие (убили начальника жизни Христа) по неведению» (Деян.3:17). Если по неведению, то вполне возможно и загробное прощение. Затем, почему собор знает, что Иуда и Арий находятся в одном и том же месте за гробом? Бог за гробом определяет место каждому свое (у Моего Отца обителей много), где пребывать душе до Страшного Суда. Какое место, Бог никому не открывает.

Никаких откровений об этом не бывает людям, живущим на земле (это наиболее хранимая Богом тайна). Сказки, вроде поэмы Данте «Ад», конечно, нимало не раскрывают правды. Известное видение св. Феодоры, – хождение души по мытарствам – не есть видение загробного мира, а только временного состояния людей согрешивших. Например, это видение скорее говорит о некотором движении души – как бы ее постепенном очищении, а отнюдь не о ее навсегда определенном состоянии.

Итак, собор 1667 г. вносит в церковное сознание различные новые понятия, противоречащие святоотеческим. Так как собор до сих пор не признан разбойничьим, он способствовал извращению в церкви многих и важных истин. Напрасно думать, что, не признав разбойничьим этот собор и не покаявшись в этом, церковь легко может обходить его постановления. Яд антихристов тонок и действие его в высшей степени скрыто от внимания членов церкви. Церковь земная небезгрешна (может совсем запутаться в грехах, подобно Лаодикийской (Откр. 3 гл.) – эту истину необходимо помнить.

Наконец, русская церковь канонизировала Иосифа Волоцкого. Что значит канонизация члена церкви? Это значит, что всё его учение и его жизнь – всё, в чем он не покаялся – являются для данной поместной церкви правдой.

Следовательно, всё, что мы изобразили, – слова и деяния Иосифа, все его извращения Христовой истины – церковь русская признала за правду, для себя обязательную. Конечно, верные сыны церкви с помощью Божией видят ложь и ей не следуют. Но как мы сейчас сказали, антихристова ложь, введенная в церковь совершенно незаметно, извращает понятия и творит такие положения в жизни церкви, которые, почитаясь правдой, основаны на лжи.

Итак, пусть действительность церковная говорит сама за себя. В начале шестнадцатого века еретиков жгли, во второй половине этого века, как мы показали при Иване IV, не казнили. В XVII веке опять начинают жечь раскольников.

И вот замечательно, мы видели, что человек, гораздо более жестокий, чем царь Алексей Михайлович, великий князь Иоанн III долгое время сомневался и не решался казнить еретиков, между тем добрейший Алексей Михайлович даже не находит никаких возражений. И он, и его дочь Софья, не злая и умная, как правительница, соглашаются с легким сердцем убивать еретиков. Значит, в самой церкви очень ослабело главное ее свойство, чем она отличается от всех других обществ на земле, – любовь. Ин.13:35 – «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою».

Понятие о любви, о ее действии в церкви Христовой, совершенно извращается у священнослужителей последних столетий. Ап. Павел говорил, что «к слабейшему в церкви – наибольшее попечение». Кто наиболее слабый? Конечно, грешник. «Я грешных пришел спасти», – говорил Господь. Ап. Павел, обличая коринфян, в то же время неизъяснимой любовью, переполнявшей его послание к ним, вызвал у коринфян великое покаяние. Только любовью к согрешившему брату можно вызвать его покаяние – сердечным попечением, дружеской снисходительностью и горячей молитвой о нем.

Понятно, что великие отцы церкви (как мы приводили слово св. Иоанна Златоуста, Игнатия Богоносца), и, конечно, все верные свидетели Христовы, удерживали неразумных иерархов от проклятия и анафемы, ибо отлучение от церкви есть отлучение от любви братии, отлучение от общей молитвы за брата. Значит, поставление его в такое духовное состояние, что в своем ужасном одиночестве он никогда не будет в состоянии покаяться, а, напротив, все более и более будет ожесточаться, озлобляться на всех и на всё.

Если есть еще хотя тень оправдания у священнослужителей в отлучении от церкви еретиков, то что, кроме явно выраженного сатанинства, есть у тех, которые предают анафеме, проклинают так называемых врагов государства. Вместо того, чтобы сугубо, всецерковно непрестанно молиться за них, они внушают всем ненависть к ним. Духовно их истязуя (ибо ненависть и есть духовное истязание) и благословляя правителей истязать их телесно, они возглашают: это до тех пор, пока они не покаются. Но мы уже сказали: без любви люди не могут покаяться – значит, здесь происходит суд и осуждение без Христа от тех, которые поставлены блюсти любовь в церкви.

Свидетельством всего сказанного нами являются не только факты всем известные, но и нечто до сих пор еще не освещенное, как бы скрывающееся от внимания церковного общества, тайное – о котором никто не говорит, а если увидел и понял, то боится об этом и думать.

Начнем с фактов. Анафема по приказанию светского правительства: «по царскому повелению патриарх Иосиф с освященным собором, на первой неделе великого поста 1670 года предал анафеме вора и богоотступника и обругателя святой церкви Стеньку Разина со всеми его единомышленниками».– «В соборной Троицкой церкви (в Глухове) 1708 г. после литургии и соборного молебна, совершен был обряд проклятия Мазепы, сочиненный, вероятно, Петром Великим. Священнослужители пропели над портретом Мазепы, украшенным орденом Андрея Первозванного, трижды анафему его имени.

По совершении проклятия, палач потащил портрет по улице на веревке я повесил на виселице».
Но еще более, чем эти факты, говорят о тяжкой болезни русской поместной церкви странности (назовем это странностью) очень высоких по своему благочестию, имеющих несомненно некоторые духовные дары священнослужителей.

Чтимый народом священник отец Иоанн Кронштадтский часто говорил, что русскую интеллигенцию мало преследуют за антигосударственную деятельность, а революционеров мало казнят. Своей постоянно выражаемой ненавистью к Льву Толстому, вместо молитвенного добросердечия, он, конечно, делал Льва Толстого еще более непримиримым к Христовой церкви.

Высокий богослов епископ Феофан (Затворник) в письмах говорил: нужно ловить революционеров и вешать, вешать беспощадно. Если мы обратимся к проповедям и богословским произведениям русских ученых в священнических рясах, мы услышим и прочитаем целые вопли ненависти к атеистам и к другим заблуждающимся членам церкви – к «страждущим» (по выражению св. Иоанна Златоуста) братьям. Этим в народе они вызывают не любовь к братьям, а злобу.

Предложим русской властвующей иерархии самый простой, вполне соответствующий духу святой апостольской церкви Христовой, вопрос: если она решила всенародно отлучить от церкви Льва Толстого, то почему она не прибегла сначала к великому делу христианской церкви – наложению всенародного поста и молитвы за брата? Веря в милость Христа, она должна была бы это сделать, но вследствие неверия даже помыслить об этом не была в состоянии.

Всё сказанное говорит о духовной опасности для русского иерархического священства. Надевая рясу священническую, вновь посвященный находится под угрозой (кроме тех, кто по особому Божьему соизволению получает неомраченное духовное зрение, как св. Серафим Саровский и др.) болезни духа.

Великолепную характеристику положению вещей, сложившемуся окончательно к XIX веку, дает историк Сергей Соловьев, сам сын священника. «Бедное, материально зависимое с односторонним, устарелым образованием [Каким образом христианское учение (образование) может быть устарелым, оно может быть извращенным или не духовным, а не устарелым] и особым семинарским языком, духовенство превратилось в сословие низшее, отчужденное от так называемого «хорошего общества». Бедственное состояние русского духовенства увеличилось еще более разделением его на белое и черное – на черное, господствующее, и белое – подчиненное.

Явление, только дозволенное в древней церкви, превратилось а обыкновение, наконец, в закон, по которому высшее духовенство непременно должно быть из монахов».

«Кто-нибудь хорошо учится в семинарии – ближайшее начальство начинает поставлять ему на вид, что ему выгоднее постричься в монахи и достигнуть высокого сана, чем быть простым священнослужителем; с этой целью, а не по внутренним нравственным побуждениям (переводя на язык святоотеческий: без мановения Духа Святого.

– Замечание автора книги) постригается в монахи, становится архимандритом, ректором семинарии или академии и т. д. Светские начальники всё еще имеют более широкое образование, всё еще боятся какого-то общественного мнения, всё еще находят ограничение в разных связях и отношениях общественных; тогда как высшее духовное лицо в своем замкнутом кругу, где остается, не встречает ни малейшего ограничения, оттуда не раздается никакой голос, вопиющий о справедливости, о защите [Тут невольно вспоминается знаменитое восклицание доктора Гааза м. Филарету: владыка, вы забыли Христа].

Ставший монахом без нравственного побуждения, получивший воспитание в семинарии, где жестокость и деспотизм в обращении учителей и начальников – с учениками были тогда доведены до крайности и где главная добродетель была поклонение перед начальством– такой человек, ставший, наконец, повелителем из раба, не знал меры своей власти. Те ученые монахи, которые подпадали человеческим слабостям, были, вообще говоря, лучше: они были мягче относительно других, относительно подчиненных. Гораздо хуже были те, которые воздерживали себя, надевали личину святости. В них развивалось необузданное честолюбие, зависть, страшное высокомерие, требование бесполезного рабства и унижения от подчиненных, ничем не сдерживаемая запальчивость относительно последних».

Как известно, в XIX веке великую славу стяжал себе московский митрополит Филарет. Нет числа различным писаниям о нем. Нет похвал, которые бы ему не расточались: «высокий облик иерарха», «мудрый святитель» и пр. Он является как бы идеалом священнослужителей. Вот воспоминание о нем бывших семинаристов – академика Гилярова-Платонова и известного педагога Ф. Гилярова. Изображается экзамен в Московской семинарии, где постоянно присутствовал митрополит Филарет.

«На экзамене мудрый архипастырь и сам часто давал объяснения, всегда отличавшиеся глубиной и силой, они устно разносились по учено-богословской среде московского духовенства. Такие возражения Филарета по богословской науке считались перлами. Зала набита до духоты, масса московского духовенства, ждут. Ректор и инспектор в ожидании владыки успокаивают волнующихся воспитанников, которым выпало на долю отвечать в присутствии митрополита.

«Ну чего вы боитесь? Будьте смелее, чего бояться– ведь он наш отец»,– так ректор успокаивает своих питомцев, держа конспект, который в руках у него ходуном ходит. Долго ждут в томительном тоскливом ожидании. Но вот зазвонили. Митрополит приехал – всё замерло, оцепенелая жизнь обнаруживается только в учащенном биении пульса и колыхании непослушного сердца».

«Митрополита высаживают из кареты и ведут, почти несут по лестнице. Филарет садится. Что это? Важный и величественный, недоступный для нас, смертных, ректор склоняет колени и кладет перед митрополитом земной поклон, не фальсифицированный какой-либо, а истовый, стоя на обоих коленях и прикасаясь клобуком к полу». «Экзамен начинается, но вдруг всё стихло и замерло, едва слышится слабый голос. Митрополит делает возражение. Ученик отвечает иногда удачно – иногда нет; тут наступает страшная минута для ректора. «Ты что скажешь?» – доносится слабый голос.

Ректор отвечает, конечно, большею частью удовлетворительно, так как он сам долго приготовлялся к страшной минуте. Но иногда на неудачное объяснение ректора доносится слабый, но металлический – холодный голос: «дурак». «Ты» – это всегда обращение к черному и белому духовенству. К светским обращение на «вы».

Еще характерная отметка: Гиляров отвечал по математике и, говорит он: «как сейчас вижу, холодные, устремленные на меня глаза престарелого владыки». Все, кто не был еще малолетним ребенком до прихода в Россию нового строя, конечно, помнят и знают, что холод и страх были характернейшими качествами архиерейского сана.

Архиерей как бы по молчаливому соглашению всех был самый почетный сановник города – это была ходячая эмблема почёта, а не живое лицо. По какому-то, всеми исповедуемому архиерейскому этикету, считалось в высшей степени неприличным епископу так или иначе обнаруживать себя в живых отношениях к людям.

В храме он был окружен сложнейшим церемониалом. Архиерею было неприлично ходить пешком, он непременно ездил в карете и через стекло окна благословлял встречных. И всюду, где бы ни появлялся этот, первый по почету, сановник, вокруг него создавалась холодная атмосфера всеобщего отчуждения и страха, как перед языческим божком.

Автор этой книги сохранил одно воспоминание детства– оно неизъяснимой силой запечатлено в его памяти. «При переходе из приготовительного класса в первый (десяти лет отроду) на торжественном акте гимназии, мне был вручен похвальный лист за успехи. В первом ряду в креслах сидели первые лица города– губернатор, архиерей и др..

Награды передавались директором по очереди высоким лицам, а они вручали их подходившим для этого воспитанникам. Мой лист оказался в руках архиерея. Когда он передавал его, мне показалось, что он хочет меня поцеловать и я навстречу протянул губы. Епископ со страхом (полное нарушение этикета) откинулся в глубину кресла, я повернулся уходить, но губернатор, удерживая меня, сказал:

Вы забыли поцеловать руку, у владыки. На другой день в классе наш помощник классного наставника говорил, смеясь: «Иванов вчера хотел поцеловать архиерея». То, что десятилетний мальчик хотел поцеловать епископа, казалось смешным. «Лобзайте друг друга лобзанием святым» (ап. Павел). Когда Апостолы приходили в общину, наступало счастье, радость, горела любовь. «Я не хочу писать вам пером, а хочу говорить устами к устам (т. е. видеться), чтобы радость ваша была совершенной» (ап. Иоанн). Когда в народе появлялись Феодосии Печерский, Франциск Ассизский, Серафим Саровский, все сияли от радости и любви.

Отчего же архиереи стали столь несчастными, что только страх и холод сопутствуют их появлению? Ин.13:35 – «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою». Эту величайшую истину, проповеданную Христом на Тайной вечери, забыли многие великие богословы последних столетий.

Они являются большими мастерами всякого утончения и углубления догматической истины, но не знают любви. Вот, например, какую превосходную характеристику дает проф. Голубинский (История церкви) родоначальнику таких богословов в русской церкви - митрополиту Даниилу, о котором говорилось выше: «Вообще как деятеля и как нравственное лицо мы знаем, м. Даниила только с худых и совсем отталкивающих сторон, но в области письменного пастырского учения он занимает в ряду наших митрополитов не только одно из видных мест, но и место совершенно выдающееся, исключительное, решительно и необыкновенно возвышаясь над всеми прочими нашими митрополитами». Стр. 520-523


http://kistine.my1.ru/forum/18-323-1

Е. Ф. Грекулов
ПРАВОСЛАВНАЯ ИНКВИЗИЦИЯ В РОССИИ
Академия наук СССР. Научно-популярная серия.

Издательство «Наука». М.: 1964 г.



Содержание:
Введение.
Глава I. Православная церковь в борьбе против антицерковного движения.
Глава II. Ведовские процессы..
Глава III. Инквизиционные методы борьбы с расколом..
Глава IV. Монастырские тюрьмы и использование их для борьбы с антицерковным и революционным движением..
Глава V. Насильственное насаждение православия среди народностей России.
Глава VI. Отлучение и анафема.
Глава VII. Разжигание национальной и религиозной нетерпимости как средство отвлечения масс от классовой борьбы..
Глава VIII. Гонения на просвещение и науку.
http://krotov.info/lib_sec/04_g/gre/grekulov.htm

Мы говорим «инквизиция», но имеем ли на это право? Это слово ассоциируется с мрачной эпохой Средневековья, когда в странах Западной Европы еретиков сжигали на кострах.

Но иначе как инквизицией не назовешь действия властей, когда кормящую мать заключали в каталажку, не давая даже напоследок покормить грудью свое дитя, и осуждали на срок, какой рекомендовали по своему усмотрению миссионеры-инквизиторы. «Всем известно, какую роковую, решающую роль играют в сектантских процессах эксперты. Мы получили сведения от самих сектантов, которые писали нам: «Что нам делать? Нам сообщили, что в суд будут вызваны в качестве экспертов миссионеры С. Никольский и М. Кальнев. Какой же это будет суд? Ведь эти миссионеры наши явные враги, не раз говорившие нам, что ждут не дождутся нашей погибели»[224].

«Наиболее реакционным в Священном Синоде был обер-прокурор Победоносцев, который организовал движение под названием «внутриправославная миссия», цели которой официально определялись как борьба против любого рода сектантских учений. Эти миссионеры поистине сделали себя полицейскими агентами. В результате их доносов, докладов многие проповедники Евангелия были направлены в тюрьмы или высланы. Среди наиболее ревностных миссионеров был Скворцов. Позднее среди гонимых штундистов все миссионеры назывались «скворцами». Если в их письмах часто упоминалось выражение «скворцы прилетели», каждый понимал, что прибыли православные миссионеры и ожидайте преследований и арестов»[225].

«Победоносцев получил прозвище «российского Торквемады», «черного папы»... После его смерти в 1907 г. о нем писали, что он был «человеком приказа и опричнины» и пытался уничтожить в народе стремление к образованию и просвещению»[226].

«Каждый должен помнить, что в это время законы относительно религиозной жизни все еще действовали, запрещая отделение от Православной церкви. Наказания были суровыми. Запрещались религиозные общения среди русских, за исключением богослужений в Православной церкви, организация любых религиозных обществ и церквей была также запрещена. Все Евангельские собрания были секретными или неофициальными, и во всех губерниях и местах ссылки были сотни тех, кто страдал за свои религиозные убеждения. Как я считал в то время, вся Россия представляла собой огромную тюрьму»[227].

Слово «инквизиция» достаточно часто звучало уже в то время в среде возмущавшихся и протестовавших против беззакония. Уместно ли его употребление сейчас? Не исключено, что может быть подано исковое заявление о возбуждении судебного разбирательства по статье о клевете, о ложных сведениях, порочащих честь и достоинство... Все возможно в «стране чудес». Участвовал же автор данной работы в судебном процессе со свастиколюбивыми, которые в зале суда умудрились вслух пообещать перестрелять всех, кто противостоял им. И ничего, прокуратура по Воронежской области не нашла в этой публичной угрозе состава преступления. Если российская Фемида так судит о реалиях сегодняшнего дня, то где гарантия, что она разберется во вчерашнем?

Предоставим слово документам, свидетельствам и другим материалам, прямо касающимся поднятой проблемы.



Вопросы о преследованиях за веру в восточной половине христианского мира изучались еще до советского периода. Правда, имели в виду в основном Византию. Но уже при князе Владимире Красном Солнышке византийские же епископы, судя по летописям, рекомендовали применять казни инакомыслящих[228].

«Приказ инквизиторских дел возглавлял архимандрит московского Данилова монастыря Пафнутий. В распоряжении этого приказа были свои подьячие, своя охрана и собственная тюрьма»[229].

Выше мы говорили о духовном голоде российского люда и о заметном охлаждении его к православию. Катализатором этого процесса явилось ставшее наконец-то доступным Евангелие. Тогда начались судебные разбирательства (пока еще в единичных случаях). К примеру, в Бердянском уезде в 1860-61 гг. был привлечен к суду ряд лиц из крестьян. «На допросе Васецкий и его сотрудники заявили, что они не сектанты, а православные, и собирались лишь для чтения Евангелия, не предполагая, что это может навлечь на них подозрение в расколе...»[230].

«Штундистские общины (и даже в значительном числе) существовали уже, как видно из всеподданнейших Отчетов обер-прокурора Святейшего Синода за 1873-1886 г.г., в следующих губерниях: Волынской, Подольской, Екатеринославской, Таврической, Полтавской, Орловской, Бессарабской, Воронежской, Харьковской, Калужской, Пензенской, Рязанской, Нижегородской, Тамбовской, Оренбургской, Самарской, Саратовской, Смоленской, в земле Войска Донского и даже в Москве»[231] (почему «даже» и почему упущена Киевская губерния, важнейший очаг нового религиозного движения? — А.Б.). Перечень, разумеется, неполный. Ничего не сказано о северных окраинах России — возможно, в силу того, что эти данные до 1885 г. Позднее товарищ обер-прокурора Св. Синода В. Саблер пошлет сочинение архимандрита Павла, где, между прочим, упоминается о существовании в Архангельской губернии секты под названием «утковайзет»[232], видимо, завезенной из финской окраины Российской Империи. Если это так, то транскрипция искажена, и слово должно читаться «усковайсет» — «верующие» (из финского языка). Архимандрит дает описание этой секты — она аналогична евангелистам.

Есть данные за 1860-65 гг. о распространении баптизма в Курляндской губернии[233]. В Канцелярию обер-прокурора поступали Отчеты «о состоянии штунды в Могилевской губернии»[234], посылавшиеся епископом Могилевским и Мстиславским. Выписка из донесения настоятеля Лодзинской церкви «о сношениях лодзинских баптистов с южнорусскими штундистами»[235], а г. Лодзь был тогда российским. Крестьянин Еркин села Пришиба Царевского уезда Астраханской губернии просит дозволить ему и его жене состоять в молоканско-воскресенской секте евангелического исповедания: «...А посему осмелюсь припасть к стопам Вашего Высокопревосходительства и верноподданнейше просить разрешения нам желание сердец наших...»[236]; «Его Высокопревосходительство» изволили отказать. Газета «Рижский Летник» от 9 мая 1883 г. за № 100 сообщала, что баптистов в России около 12 тысяч, и «местами распространения баптизма в России служит юг России, Царство Польское и Прибалтийский край. К прибалтийским баптистам нужно еще отнести последователей баптизма, живущих в Петербурге и в губерниях: Новгородской, Псковской, Витебской»[237]. Следует отметить, что многочисленные сосланные в Закавказский край были естественными пропагандистами Евангелия, и там существовали общины. Крестьянина Леонтия Мороза и Афанасия Негрицу приговором Херсонского суда (еще один очаг. — А.Б.) за принадлежность к штундизму приговорили «к лишению всех прав состояния и ссылке на поселение в Закавказский край»[238].

Как видим, почти вся Империя была охвачена новым движением, по которому «следует признавать лишь то, что прямо и ясно указано в Библии»[239]. Даже Сибирь и Дальний Восток имели общины христиан нового времени, что косвенно видно из одного доклада: «В одной только Сибири, которая вдвое больше всей Европы, у нас есть лишь один проживающий там проповедник, и мы должны ежегодно посылать туда проповедника»[240]. Общины были немногочисленные по причине большой удаленности друг от друга и, в отличие от европейской части России, слабой плотности населения. Но, надо полагать, к концу XIX века инославных христиан там стало гораздо больше за счет ссыльных из России. Упоминается об одном подвижнике: «самым замечательным делом... были его первое и второе героические путешествия с проповедью Евангелия и раздачей книг Св. Писания от Петербурга до Сахалина — через всю беспредельную Сибирь — где поездом, где пароходом, где в тарантасе»[241].

«В августе 1891 года обер-прокурор Константин Петрович Победоносцев созвал в Москве большое совещание православных духовных деятелей из всех 41 епархий России, чтобы обсудить жгучий вопрос о сектантах, особенно о штундистах... На совещании было установлено, что из 41 епархий — 21 епархия были сильно заражены штундизмом, и что развитие его идет с такой быстротой, что духовенство уже не в силах его задержать»[242]. Какое было решение этого совещания, скажем несколько позже.

Нет точной даты самого раннего появления нового религиозного явления — да и возможно ли это, если речь идет не об одной и даже не о нескольких губерниях? В 1867 г. тифлисский купец Никита Воронин принял крещение, сознательно уверовав во Христа (а не в детском возрасте по российскому обычаю), в реке Куре. Евангельские христиане-баптисты в 1967 г. отмечали повсеместно свой столетний юбилей. Но более тщательное изучение вопроса дает основание для перенесения даты по крайней мере лет на десять назад. Даже орган Всесоюзного Совета евангельских христиан-баптистов «Братский Вестник» за 1980 г. в № 6 дает уже иные данные: «Новое заметное духовное пробуждение началось с 1856 года...»[243]. К этому времени относится упоминание о том, что пионеры русского штундизма «Ратушный вместе с Балабаном (Витенко), Капустяном и Осадчим ездили в колонию Рорбах на религиозные беседы немца штундиста Капеля»[244].

Московский градоначальник 25 февраля 1908 г. за № 2445 на запрос Департамента полиции по поводу газетной заметки о принадлежности. евангельских христиан к «масонской шайке» уведомил, что в г. Москве еще с 60-х годов существует так называемая секта «Община евангельских христиан», именующаяся в миссионерской литературе «штунда баптистов»[245]. Здесь подтверждается сказанное ранее о терминах -одно и то же явление (или общество) называли кому как хотелось. Что касается принадлежности к масонам, то это журналистский вымысел, который не приходится даже и оспаривать.

По этому вопросу хотелось бы привести историческую справку. При Александре I в 1812 г. было основано Библейское общество, в 1818 г. уже были переведены на русский язык четыре Евангелия. В 1822 г. на русском языке была напечатана Псалтирь, разошедшаяся в течение двух лет в 100-тысячном тираже. Несмотря на сопротивление Аракчеева, адмирала Шишкова, архимандрита Фотия и других, после закрытия Библейского общества переводы осуществлялись в порядке частной инициативы. Здесь подвизались профессор богословия Павский, архимандрит Макарий, другие профессоры[246]. Эта небольшая справка дает основание говорить о более ранних сроках появления иных христианских образований. Правда, демонстративного уклонения от православия в отчетах благочинных еще не видно.

Основным вопросом в различных сообщениях, рапортах и отчетах церковных иерархов, равно как и многочисленных светских авторов, пытавшихся исследовать это явление, был вопрос о том, откуда взялся этот христианский рационализм, кем порожден и каковы причины его появления? «Стремясь во что бы то ни стало представить православие, подтачиваемое противоречиями, единым с народом, церковь неизменно объявляла любые отклонения от ортодоксии продуктом «злокозненной» иностранной пропаганды. Так и на этот раз церковь усмотрела в широком интересе, проявленном в 60-х годах крестьянами к Библии, явление немецких религиозных братств...»[247].

В своем докладе Съезду В. Д. Бонч-Бруевич говорил: «Вам, вероятно, всем хорошо известно, что сектантство — явление далеко не новое в русской жизни; оно в своей истории насчитывает уже более девяти веков»[248]. Напомним, доклад был сделан в самом начале нашего столетия. На первый взгляд, подобное сообщение о девяти (теперь уже о десяти) веках христианского инакомыслия звучит неожиданно и неправдоподобно. Но ведь «уже в 1004 году в Киеве появился монах Адриан, который хулил православную церковь, ее уставы, иерархию и иноков; а в 1125 году на юге России явился другой подобный же еретик, Дмитр, отвергавший так же обрядность в церкви»[249]. Следует сразу же уточнить, что не всегда слово «хулил», вышедшее из уст православных священников, нужно понимать буквально. Любое сомнение в православном каноне его священнослужители с готовностью преподносят как «хуление». Было бы весьма поучительно поведать о стригольниках, жидовствующих, богомилах, нестяжателях (все это было на Руси), «взгляды которых почти во всем были противоположны общераспространенным и принятым православной церковью»[250], — но это не входит в нашу задачу. Отметим только, что вышеупомянутое свидетельствует о том, что инакомыслие было фактически ровесником принятого в 988 г. на Руси иноземного религиозного учения.

Надо отдать должное исследователям дореволюционного периода — среди них встречались и объективно мыслящие люди. Правда, их было немного, и ими были недовольны. На таковых, к примеру, сетует в своем «Обзоре» профессор Т. Н. Буткевич, протоиерей, которого еще его современники обличали за фальсификаторство в науке[251]. Так вот, он был недоволен тем, что даже церковные писатели последнего времени с богословскими академическими знаниями признают русское сектантство «самородным, самобытным, самостоятельным выражением духовной жизни русского народа, проявлением живого, неподдельного, искреннего, переходящего в страстность чувства», а причинами его происхождения называют «печально сложившиеся исторические обстоятельства», «тяжелое общественное положение нашего простолюдина», даже «недостаток свободы в жизни гражданской» и, наконец, «неудовлетворенность форм, которые предлагаются православной Церковью»[252]. «Его (сектантство. — А.Б.) старались вывести и с востока, и с запада, объясняли и из богумильства, и из ересей первых веков христианства: словом, искали его причины везде, только не во внутренних условиях народно-психологического развития, и начало его относили к самым разнообразным и отдаленным причинам, — только не к тому, когда сектантство явилось вполне естественной стадией развития народной веры»[253].

Здесь к месту напомнить, что среди прочих источников автор данной работы использовал в РГКА материалы фонда 821 — Департамента духовных дел иностранного исповедания, куда тоже подавались сведения о многоликом инакомыслии. Это показательно: ведь здесь снова усматривалась «злокозненная иностранная пропаганда».

Кстати, об иностранцах. Стоит уделить им время, чтобы определить меру их влияния на новое религиозное движение.

Представители консервативной части православия во всем обвиняли Запад и его миссионерские происки. С их точки зрения, в России все было благополучно на духовно-нравственной ниве, а вот заезжие иностранцы все испортили и нарушили «древлее благочестие». Были и зарубежные писатели, которые тоже считали, что, не будь западных миссионеров, в России ни за что бы ни возникло новое христианское движение. Такая тенденция, к сожалению, существует и доныне. Возьмем, например, книгу Джеффа Эллиса и Уэсли Джонса «Другая революция. Российское евангелическое пробуждение» (СПб., 1999). Говоря о евангельском движении в Санкт-Петербурге и подчеркивая чрезвычайно важную роль в его развитии англичанина Гренвилла Редстока, авторы без излишней скромности заявляют: «Редсток подарил России только три коротких визита, но после этих визитов Россия стала другой»[254]. Вот так, ни больше и ни меньше: посети дикий российский край, и этот край в одночасье преобразится. Правда, немного ниже авторы «Другой революции» пишут уже не столь оптимистично: «русский медведь потенциально сильный, но неспособный двигаться, так и не перешел к развитию в новом веке...»[255]. Можно приветствовать желание современных зарубежных исследователей высказать свое видение судьбы России, но с научной точки зрения книга написана слабо. Неверен посыл, что «евангелическое пробуждение», действительно имевшее место в России со второй половины XIX столетия до 1928 г., инициировано преимущественно иностранцами. Да, они, эти иностранцы, делали доброе христианское дело в меру своих возможностей, как делали это в далекие времена византийские миссионеры. Их было слишком мало — Кальвейт, Онкен, Бонекемпер, Редсток, Бедекер — и всё. Кроме того, российская почва была достаточно хорошо подготовлена (вспомним слова иерархов о духовном голоде), и были все предпосылки для развития нового христианского движения фактически одновременно — на Украине, в Санкт-Петербурге, на Кавказе, а потом и по всей Империи.

В Тифлисе молоканина Никиту Воронина в реке Куре крестил некто Мартин Кальвейт[256]. Больше влияния иностранцев мы там не находим. В то же время выходец из молоканской среды Василий Павлов, овладевший двадцатью пятью языками, в том числе и кавказскими, внес гораздо большую лепту в дело распространения христианской проповеди на Кавказе.

Можно вспомнить деятельность Армии Спасения. Это «военизированная» христианская организация, правда, без оружия: генералы, офицеры, солдаты — все эти чины были лишь для соблюдения дисциплины в деле благотворительного служения. Ее представители появились в Финляндии, провинции Российской Империи, около 1869 г.[257]. Несмотря на препятствия со стороны властей, Армия Спасения, хотя и без утвержденного до настоящего времени устава, получила широкое распространении в Финляндии[258]. По приводимым сведениям, в различных местностях края открыто 61 отделение (корпус) Армии Спасения[259]. Небезынтересно отметить, что будущий Генеральный секретарь Всесоюзного Совета евангельских христиан-баптистов А. В. Карев в юности был членом одного из таких «корпусов».

Теперь — на юг, на Украину. Хотя многих в то время искушал соблазн обвинить иностранцев в «злых кознях», однако реальных доказательств «козней» не было. Даже иеромонах Алексий (Дородницын), желавший искоренения штундизма, писал: «Нет основания полагать вместе с профессором Вороновым, что наша южно-русская штунда возникла под влиянием немецких духовных собеседований, и что основателем ее был пастор колонии Рорбах Карл Бонекемпер»[260]. Аргументируя свое мнение, Алексий приводит утверждение Евангелическо-лютеранской консистории в Санкт-Петербурге и других источников, что в России «реформаты, лютеране, меннониты совершенно чужды духа пропаганды своего учения»[261]. «В Мелитопольском уезде рядом с меннонитами целые десятки лет живут молокане и духоборы, заимствуя от них многое в домашней жизни, начиная с одежды, но они ни в чем не изменили своих религиозных воззрений и не подчинились в духовном отношении меннонитам»[262]. Еще свидетельство: «То же самое видим и на Кавказе, где немцы живут с давнего времени рядом с русскими диссидентами, не подчиняя их своему религиозному влиянию»[263].

К тому же существовали запретительные законы, препятствующие иностранцам пропагандировать свои религиозные убеждения среди россиян. Так что в любом случае не следует преувеличивать роль иностранцев.

Как же обстояло дело в действительности? Приведем здесь мнение священника А. Д. Ушинского, о котором никак не скажешь, что он был защитником «штунды». Он описывает пастора Бонекемпера весьма положительно: «...никого не обращал в реформатскую веру, а убеждал только учиться грамоте, чтобы читать Св. Писание и стараться... жить по-христиански»[264].

Нет основания сомневаться в порядочности самого пастора, и в его словах видна честная оценка меры влияния своих «штунден» — часов домашнего чтения Библии и молитв: «Я все еще надеялся, что православное духовенство овладеет этим движением, само станет во главе его и сумеет придать ему вполне православный характер, не лишая его того благотворного, практического направления... Но наконец пришлось разочароваться, видя, что со стороны местных властей, духовных и светских, принимаются репрессивные меры, которые все больше и больше удаляют от Православной Церкви вновь возникающие штундовые братства и обращают их в какую-то враждебную православию, чуть не еретическую, секту»[265].

Так что влияние немцев было в пределах разумного. Они лишь поддержали процесс, возникший в русско-украинской среде. «Дело» об отказе анабаптистам колонии Альт-Данциг Херсонской губернии в разрешении вызова проповедников из-за границы[266] свидетельствует, что у немцев не было широкой возможности заниматься прозелитизмом («дело» рассматривалось в 1868 г.).

Кое-что заимствовалось у немцев в домостроительстве (термин, обозначающий установление правил устройства в христианской общине). «В Гамбурге Василий Гурьевич (Павлов. — А.Б.) учился не только богословию. Он наблюдал и за порядком богослужебных собраний; перенимал опыт их повседневной жизни, и, вернувшись в Россию в 1876 году уже рукоположенным благовестником для России, полученные в Гамбурге опыт и знания В. Г. Павлов постарался передать в Тифлисской общине»[267].

В России шел процесс, который можно сравнить с эффектом освобожденной стальной пружины, которую слишком долго сжимали, а иностранцы лишь сдвинули сдерживающий рычаг. «Исхитив простолюдина из рабства крепостной зависимости, реформы радикально поколебали нажитый склад его жизни, значительно повысили в его глазах его человеческое достоинство и вместе с тем пробудили некоторые потребности, не известные при крепостном режиме. Дух свободы и независимости личности, присущий этим реформам, невольно отразился в той или иной форме на многих сторонах жизни освобожденного народа, и не удивительно, что он обозначился и в религиозной жизни»[268]. Известный уже нам епископ Алексий писал: «Сдерживаемый крепостным правом в своих духовных правах, народ, почуяв свободу, с жадностью ищет удовлетворения прежде всего своих духовных интересов. Он осознал себя как личность, почувствовал прелесть духовной жизни... Это был поворотный пункт в духовной жизни народа»[269].

Но ведь был еще Санкт-Петербург. Князья и графы, камергеры и фрейлины, надо полагать, не были малограмотными и наивными в религиозных вопросах. Это были люди высококультурные, широко образованные; они ездили за границу, читали не только «Четьи-Минеи». Так что приезд в 1874 г. англичанина Редстока тоже был всего лишь толчком. Да, он прожил в Санкт-Петербурге около трех лет, и в течение этого времени встречался с великосветской знатью. Он не был профессиональным проповедником или миссионером, просто читал в салонах Евангелие и комментировал прочитанное. В 1877 г. сюда же приехал доктор богословия Бедекер. И это — всё, если говорить об иностранном влиянии. Влияние на людей из высшего света, бесспорно, было, и Н. Лесков в «Великосветском расколе» представил Редстока и сам «редстокизм» в невыгодном свете; правда, в 1878 г. в своей статье «Религиозный рабочий» Лесков признал, что он несправедливо критиковал Редстока[270]. Так чего же не хватало столичной знати? Она тоже была частью российского общества, и тоже испытывала духовный голод, и ее ли вина в том, что утолить его в рамках существующего вероучения она не могла?

Интересно письмо лидера евангельского движения И. С. Проханова к одному петербургскому протестантскому священнику от 6 марта 1895 г.: «Мы никак не можем отрицать нашей разницы с западно-европейским протестантизмом. Наше различие с ним явилось весьма естественно как продукт того, что мы, участники Евангельского движения в России, никогда не брали за образец для себя «протестантизм» Западной Европы.

... Мы вышли из среды народа, церковь которого есть только «Ведомство православного исповедания» (наподобие Ведомства коннозаводства, как выразился Аксаков), управляемое Синодом...»[271].

А для православной церкви время как будто застыло. Была, правда, 44-я статья Свода Законов, как бы парадная, в которой говорилось: «Все, не принадлежащие к господствующей церкви подданные Российского государства, природные или в подданство принятые, также иностранцы, состоящие в российской службе или временно в России пребывающие, пользуются каждый повсеместно свободным отправлением их веры и богослужения по обрядам оной»[272].

«Именно эту статью Победоносцев очень любил цитировать иностранцам, когда нужно было доказать, что в России существует полная веротерпимость. Многие почтенные иностранцы верили этим цитатам. Они, в своей наивности, не знали, что основные Законы в России были необязательны для министров и для обер-прокурора Св. Синода и что циркулярные разъяснения министров, и в том числе министра юстиции, совершенно искажают и уничтожают прямой и ясный смысл основных законов»[273].

Мы уважаем В. Д. Бонч-Бруевича за его многолетнюю научную работу по изучению религиозной жизни России, но относительно «прямого и ясного смысла» законов он заблуждался. Последующие репрессивные законы Победоносцева перечеркивали 44-ю статью Свода Законов.



Впрочем, перед своими он был честен. «В некоторых народные училищах Одесского учебного округа имелись среди учеников дети штундистов, которые или не хотели изучать закон Божий (сугубо православный учебник. — А.Б.), отговариваясь тем, что родители запрещают им это, или не хотели исполнять религиозные обязанности и православные обряды, ссылаясь на то, что их вера не дозволяет всего этого. Обер-прокурор Св. Синода, с которым в 1893 году сносилось по этому предмету министерство народного просвещения, уведомил, что в церковно-приходских школах Херсонской епархии ученики-штундисты обязаны исполнять все требования школы как относительно предметов, в том числе и закона Божия, так и относительно соблюдения православных церковных обрядов, а в случае уклонения от этих требований виновные немедленно должны быть удаляемы из школ. Признавая этот порядок правильным и согласным как с требованием церковной дисциплины, так и с задачей школьного воспитания, действительные тайный советник Победоносцев высказался за применение той же меры и к детям штундистов, посещающим начальные народные училища, ведомства министерства народного просвещения»[274]. У нас нет никаких оснований полагать, что относительно других епархий Победоносцев был иного мнения.

«Глубоко верующий.., умный человек и тонкий политик, считавший петровские преобразования исключительно полезными для русской Церкви, К. П. Победоносцев полностью использовал рычаги государственного контроля за деятельностью главной конфессии Империи, являя собой пример идеального «блюстителя» за исполнением законных постановлений по духовному ведомству»[275]. В свою очередь, «Синод не имел лица, голоса подать не мог и подавать его отвык. Государственное начало заглушило все. Примат власти подавлял свободу Церкви сверху донизу: архиереи зависели от губернаторов и должны были через священников проводить их политику... Эта долгая вынужденная безгласность и подчиненность государству создали и в самом Синоде навыки, искони церковным началам православия не свойственные — решать дела в духе внешнего, формального церковного авторитета, непререкаемости своих иерархических постановлений»[276].

И интеллигенция, и политические радикалы с разными идейными взглядами страстно желали покончить «с тем позорным и проклятым прошлым, когда церковь была в крепостной зависимости от государства, а русские граждане были в крепостной зависимости от государственной церкви»[277].

Николай Зернов, православный богослов и философ, вынужденный покинуть Россию в 1921 г. не по своей воле, писал, что в конце прошлого столетия престиж государственной Церкви упал настолько, что интеллигенцией со всей непримиримостью «православная Церковь отметалась, как часть старого строя, потому что не смогла помешать росту самодержавия и тем самым увековечила несправедливость и неравенство, царившее в русской политической системе»[278].

Мы уже сказали, что поначалу запреты и различного рода наказания были везде, где обнаруживались люди, уклонявшиеся от православия, и для них было достаточно тех законов, которые мы цитировали. Кто мог сосчитать, сколько было этих безвестных случаев, тем более что далеко за пределами столицы не нужно было никаких санкций, — достаточно только дать знак пьяным односельчанам. «Тогда начался грубый произвол любомирского священника: на Пасху 1871 года один брат был привязан к церковной ограде, а прихожанам священник повелел плевать в него»[279]. Правда, здесь же упоминается и результат такого «пастырского попечения»: на селе только три семьи остались в православии. «В 1876 г. толпа крестьян и мещан г. Вознесенска при участии сотского Кривенко наказала розгами штундистов. Особенно сильному наказанию подверглись супруги Шименко, Зиновий и Прасковья. Зиновий получил более 50 ударов, Прасковью же били три раза. По врачебному освидетельствованию... еще немного, и Прасковье угрожала смерть»[280].

«В начале 1867 г. односельчане во главе со старостой по инициативе местного духовенства без суда высекли розгами и арестовали М. Ратушного, Г. Балабана, А. Капустина и Осадчего, после чего последние были заключены в тюрьму»[281]. Позже М. Ратушный скажет: «Когда меня вторично посадили в тюремное заключение, то народ еще больше начал обращать внимание и доставать Евангелие. Вот таким образом это больше распространилось, а не так, как думают некоторые, что я распространил»[282].

Судебные исполнители судили пока просто «за отступление». Но вот 27 марта 1879 г. Государственный Совет постановил признать законным существование баптистов (направление в христианстве, где считается, что крещение должно совершаться только по личной вере самого крещаемого; само крещение должно было совершаться посредством полного погружения в воду). Многие отпавшие от православия поспешили воспользоваться этим законом — тем более что никакой разницы не было между собственно баптистами и новообращенными. Но помогло это ненадолго. В 1882 г. появилось разъяснение Министерства внутренних дел, в котором говорилось, что вышеназванный закон не распространяется на русских. В чем и была вся суть. Для русских свободы быть не могло. Если ты русский, то ты обязательно должен быть православным.

Такая «упертость» была весьма стойкой. «Если министр юстиции Н. Муравьев своим циркуляром отменял статью основных законов, то товарищ министра внутренних дел сенатор П. Дурново совершенно не считался с разъяснениями сената и в своем секретном циркуляре от 17 мая 1900 г. писал: «Принимая во внимание, что баптизм, как особое вероучение, признан законом 27 марта 1879 г. сектой евангелическо-лютеранской церкви.., русских баптистов не может быть с точки зрения закона». Итак, сенат определенно установил различие между баптистами и штундистами, а министерство внутренних дел отвергло это различие и запретило баптистам именоваться баптистами»[283].

«Сенат разъясняет, что баптизм — не штундизм, что принадлежность к баптизму не карается русскими законами и что баптизм в России существует не только среди немецкого, но и среди коренного русского населения»[284]. Но — «В 1900 г. Победоносцев вошел в соглашение с министрами юстиции и внутренних дел и настоял на издании секретных циркуляров, уничтожавших даже само название «баптистов» для лиц русского происхождения»[285].

Законы всегда выходят в свет, когда есть уже некое явление, на которое нужно реагировать юридически. Так вот, данное явление уже было массовым, но на местах духовное начальство действовало «по благодати», т.е. как вздумается. В августе 1872 г. Киевская консистория препроводила целую группу уклоняющихся от православия в тюрьму, где людей пытали, потом судили. Несколько человек из тюрьмы не вернулось[286].

И все же главное было впереди, наступал победоносцевский период. Победоносцев начал свою законотворческую деятельность с «благодеяния»: от 3 мая 1883 г. был издан Закон о даровании раскольникам всех вероисповеданий (само определение уже юридически неграмотно: были раскольники-старообрядцы и были совершенно другие неправославные христиане) права богослужения. Можно было только радоваться! Правда, статья пятая этого Закона уточняла, что все раскольники (по тексту закона, все неправославные. — А.Б.) имеют право на свои духовные потребности, если они не будут влиять на православных. Весьма мудро: вроде бы и дал, и в то же время отнял, потому что здесь же можно применить, к примеру, статью из СЗРИ 90-ю о «возбуждении» (см. выше). Прочтем и пункт пятый упомянутого закона: «Раскольникам дозволяется творить общественную молитву, исполнять духовные требы и совершать богослужение по их обрядам как в частных домах, так равно и в особо предназначенных для сего зданиях, с тем лишь непременным условием, чтобы при этом не были нарушаемы общие правила благочиния и общественного порядка»[287]. Скажем, с улицы слышно, как в избе поются «гимны», как их называют сами верующие. Не возбуждает ли это кого из православных? Вестимо, возбуждает; таким образом нарушается маленькая оговорка в конце статьи — «общие правила благочиния и общественного порядка».

Хорошо, если дадут лишь 90-ю статью, но ведь есть и более жесткие — 187, 189, 196. Воображение неистощимо, а воображение юридическое тем более. И самое замечательное, что уже в конце второго тысячелетия православное духовенство пролоббировало такой же закон о несвободе совести (1997 г.), где такая же лукавая казуистика.

«Всегда там, где наступает духовное пробуждение.., силы темноты выступают с решительной контратакой. Для верующих в России наступил период преследований и строгой репрессии, схожей с инквизицией. Церковь православная пошла по следам Церкви римско-католической в период средневековья»[288].

Еще в 1882 г. Победоносцев докладывал молодому государю Александру III о расширении географии влияния недовольных православием и настаивал на принятии безотлагательных мер. Известна и резолюция императора: «Надо непременно обратить самое серьезное внимание на штундистов и баптистов». На местах с готовностью откликнулись на высочайшую рекомендацию. Как свидетельствовал епископ Алексий, «молящихся изгоняли из домов, где они собирались для богослужений, избивали кольями, выволакивали полуобнаженными на трескучий мороз. Жалобы властям, как правило, оставались без ответа; бесчинствующие почти никогда не наказывались, это поощряло их на новые бесчинства»[289].

Не следует путать этих несчастных с тогдашними террористами или социалистами. Они были законопослушными православными. «До семидесятых годов штундисты не отделялись совершенно от православной церкви: они крестили новорожденных детей в церкви, исповедовались и причащались Св. Тайн, в страстную седмицу соблюдали пост»[290]. Но долго нельзя было скрывать своего нового духовного состояния. «Як нам жити в православии, колы к ему нэма доступу; все берут гроши»[291]. Обличалось не только стяжательство, но и низкий нравственный уровень иных батюшек, что у многих было на глазах. «Неудовольствие местного населения против священника Промыслова дошло до таких размеров, что однажды, когда обход местных жителей увидел, что в одном доме священник Промыслов с Жуховским и разными распутными женщинами пустились в пляс, даже без нижнего белья, то хотели отрезать Промыслову его косы»[292].

Взгляды и суждения своих же бывших чад, жизнь, в нравственном отношении изменившаяся к лучшему, — все это не могло остаться незамеченным, и священники, спекулируя на невежестве большинства односельчан, устраивали травлю тех, чья вина была лишь в том, что они перестали пить водку. Мы сознательно не уделяем много внимания нравственным изменениям этих новых христиан, чтобы не отвлекаться от основной темы, но изменения в действительности были таковы, что оспаривать их было бессмысленно, и тогда священники не нашли ничего лучшего, как выдвинуть весомый для темных в вере православных аргумент — «не в нашего Бога веруют». В чем была вера в «их Бога», односельчане и сами бы не сказали, но вот «не в нашего Бога» — это понятно, это побуждало к действию. В. И. Ясевич-Бородаевская, известный юрист и квалифицированный специалист по религиозному законодательству, была свидетелем всех издевательств, надругательств над гонимыми и оказалась не в силах передать ту дикую картину повсеместных православных погромов: «Право, дух захватывает, когда вспоминаешь об этих ужасах, которые можно лишь сравнить с временами инквизиции и пыток»[293].

Эта страница нашей отечественной истории еще неизвестна широкому кругу читателей. Мы хотим восполнить этот пробел.

«Отчаянные усилия Церкви не допустить перевод Библии на русский язык объясняются ее страхом перед возможностью того, что народ повернет Библию против церкви»[294]. Но прорыв был сделан, и тысячи книгонош-добровольцев разносили по всем углам Империи свежие экземпляры Евангелия[295]. «Как на Западе перевод Библии на новые языки внес новые элементы в жизни народов и породил разные религиозные течения.., так нет ничего удивительного, что перевод Библии на русский язык расшевелил пробуженное уже народное сознание...»[296]. «Осво

( продолжение)
«Если церковь в деле веры прибегает к орудиям недуховным, — писал Аксаков, — если она обращается к грубому вещественному насилию, то она отрекается от собственной духовной стихии и, отрицая сама себя, перестает быть «церковью», а становится государством, то есть «царством от мира сего»[327].

«Как только нравственные отношения членов Церкви заменяются отношением формально-юридическим, а для поддержания церковного единства начинают употребляться внешне насильственные мероприятия, то это несомненный признак того, что начало церковности начало иссякать в общине, и, чувствуя ослабление своих собственных сил, она открыла недра свои для проникновения туда начала государственного»[328].

Нет, не случайно Победоносцев считал, что без поддержки государства православной Церкви не устоять.

Вот и нормативы Закона от 4 июля 1894 г.:

«Дети штундистов должны быть отчуждаемы от родителей и отданы на попечение родственников, принадлежащих православной церкви; а если это невозможно, то они должны быть переданы на попечение местного духовенства (т. е. в монастырь. — А.Б.);

— С этого времени штундистам запрещается проводить службы и открывать школы;

— Паспорта и удостоверения личности штундистов должны иметь отметку об их принадлежности к этой секте. Любой работодатель, принявший на работу штундиста, должен быть подвергнут штрафу;

— Имена членов этой секты должны быть переданы министру путей сообщения, который вывесит списки в железнодорожных конторах для того, чтобы они не могли устроиться там на работу;

— Штундистам запрещается нанимать на работу православных. Нарушение наказывается ссылкой на Кавказ на срок до пяти лет;

— Штундистам запрещается покупать или брать в аренду землю. Любой штундист, уличенный в чтении Библии или в молитве вместе с другими, должен быть арестован и немедленно выслан в Сибирь в административном порядке (без суда. — А.Б.); все проповедники должны быть приговорены к исправительным работам на рудниках в Сибири;

— Штундистов следует хоронить в стороне от освященной земли; для них запрещается проводить заупокойную службу;

— Всем сектантам запрещается покидать места жительства. Они должны признаваться юридически недееспособными в ведении финансовых и торговых дел;

— Проповедники и авторы религиозных работ должны приговариваться к 8-16 месячному заключению, за повторное нарушение предусматривается 32-48 месячное заключение в крепости, за третье нарушение — ссылка»[329].

Чтобы не утруждать себя необходимостью входить в юридические тонкости, было решено, что «должно быть одно название, штунда, для всех сект во всех их направлениях»[330]. А вот и реакция Ясевич-Бородаевской на эту юридическую «находку»: «Последний законодательный акт, от 4 июля 1894 года о штунде, получивший столь печальную известность, переполнил чашу страданий сектантов, так как превращенный в универсальное орудие борьбы, он уничтожил всякое понятие о законности в отношение всех сектантов...»[331].

Ну и что? Это же всё государство делало: и законы издавало, и их же претворяло в жизнь. Но религиозное законодательство вдохновлял, готовил и представлял императору на высочайшее утверждение «духовный департамент полиции», Св. Синод, а на местах с ортодоксальным рвением следили, доносили, натравливали, проклинали с амвонов смиренные пастыри. Мы уважительно относимся к многовековой православной культуре как свободному духовному волеизъявлению, хотя тенденции нынешнего дня заставляют учитывать и иное.

Одним из феноменов российской ментальности является ксенофобия. Раньше было принято считать, что корни этого общественно-психологического фактора уходят в необразованность и темноту народных масс. Но век двадцатый, век массовой образованности и просвещения, дает по-прежнему примеры подобной патологии — будь то в коммунистический период или в постсоветский. Менялись только ярлыки: штундист, космополит, баптист, враг народа.

Уже упоминалось о созыве в 1891 г. в Москве Совещания православных иерархов. Так вот, Резолюция гласила: «Быстрый рост сектантства является серьезной опасностью для государства. Всем сектантам должно быть воспрещено покидать место жительства. Все преступления против православной церкви должны разбираться не в светских, а в духовных судах (инквизиция!). Паспорта сектантов должны быть помечены особым образом, чтобы их нигде не принимали на работу, ни на жительство, пока жизнь в России не станет для них невыносимой (антихрист!). Дети их должны силой отбираться и воспитываться в православной вере»[332]. Цитата взята из работы Л. И. Шендеровского и ему принадлежат восклицания, заключенные им в скобках.

В 1887 г. Св. Синод собирает первый Съезд противосектантских миссионеров. Было создано Миссионерское общество для возвращения заблудших овец в православное стадо; этих заблудших было так много, а батюшки были столь невежественны в вопросах собственной веры, что срочно потребовалось подкрепление. Общество и стало кузницей кадров для подготовки инквизиторов; им были даны и соответствующие права.

В 1891 г. состоялся второй Съезд. Вопросы обсуждались интересные: «о воспрещении законным порядком устраивать штундистам свои молитвенные дома.., о приведении приговоров суда над штундистами в исполнение как можно скорее...»

В 1897 г. третий Съезд миссионеров вынес решение, по которому вышедших из православия можно было ссылать в Сибирь уже не через суд, а в соответствии с приговорами местных сходов. Иначе говоря, самосуд объявлялся законной нормой. Позже достаточно будет приговоров «троек».

«Эти злодеяния власти называли «стерилизацией» (?! — А.Б.), а попечение над ней было доверено православному духовенству, которое обвиняемых направляло в суд, представляя чаще всего фальшивых свидетелей, и подсудимых суд наказывал ссылкой на дальний Кавказ или Сибирь. Выход из православной церкви считался актом беззакония, и поэтому еретики (? — А.Б.) были лишены всех прав. Их браки считались бесправными и нелегальными; их дети тоже были нелегальными, не регистрированными и не получали метрических документов»[333].

«Если «еретик» умирал, то поп местного церковного прихода не давал разрешения на погребение умершего на православном кладбище, а устройство кладбищ для «еретиков» не разрешалось. Поэтому часто умерший оставался дома долгое время, а семейство его, понятно, переносило много неприятностей. Часто совершались погребения на еврейских кладбищах или на собственном дворе, или в огороде. Можно себе представить, какие страдания переносили «еретики» по причине этого преступного действия православных духовных. Затем, очень часто, попы подстрекали своих прихожан к нападкам и избиениям «еретиков»[334].

«Все тюрьмы и места ссылок были заполнены «штундистами» — евангельскими христианами и их семействами... Дорога к местам ссылок была особенно тягостной и мученической. «Штундистов» присоединяли к криминалистам, преступникам, злодеям и убийцам (знакомая практика. — А.Б.). Многих транспортировали закованными в оковах с наполовину бритой головой, в ужасных негигиенических условиях, часто без пропитания и с очень строгим отношением жандармов-конвоиров. Многие из них погибли на этой дороге страданий, а многие в ссылке»[335].

Через сто лет вышла книга, собранная из писем и воспоминаний. Приведем хотя бы несколько фрагментов.

«Тогда гонители стали хватать, чтобы отправить в тюрьму. В домах оставались грудные дети... «Пустите в дом взять ребенка, его надо кормить грудью!..» — «Обойдется и без груди»,— зло смеялись гонители. Матерей погнали за 40 верст в Уманьскую тюрьму... Плачущие дети не давали покоя другим людям... Среди женщин было много евреек с младенцами. Когда они узнали, почему плачут дети, то брали их на руки и кормили своей грудью. Слезы текли по лицам этих женщин: «Бедные малютки, за что вас наказывают?»[336].

«...После изнурительного заточения в Херсонской тюрьме, заковали в цепи и погнали этапом в Киев вместе с уголовниками, а жен и детей вслед за ними на подводах. Из Киева этап повели в Москву... В Москве продержали всю зиму, и нас, жен, тоже держали в тюрьме... Не дождавшись теплой погоды, этап отправили в Сибирь. Конечной остановкой был г. Томск. Наши узники шли в дождь, жару и мороз, и конвой был немилосерден к ним... Да, трудно передать все, что мы тогда видели и слышали. Почти все дети в семьях заключенных поумирали от тифа, который косил всех подряд...»[337].

«В 1894 году... Ратушному уже шел седьмой десяток лет. Может быть это или состояние его здоровья, или то, что он уже четырежды был под судом (курсив мой. — А.Б.) и на последнем был оправдан, послужило то, что Ратушный не был сослан...»[338].

«Уже в 1887 году министр юстиции граф Пален, сам последователь Редстока, сравнил преследования русских сектантов с преследованиями инквизиции»[339]. Поторопился, впереди был еще 1894 год!

Из распоряжения Министерства народного просвещения от 19 ноября 1893 года видно, что инспекторы народных училищ исключали из школ детей тех, кто уклонялся от православия.

Молчали ли тогда передовые общественные деятели? О графе Л. Толстом хорошо известно, что он выступал и словом, и делом в защиту гонимых. Достаточно вспомнить его заботу о духоборах, которые вынуждены были выехать из России, спасаясь от репрессий.

Интересно письмо христианского философа В. С. Соловьева, написанное им Победоносцеву в 1892 г.: «Политика религиозных преследований и насильственного распространения казенного православия, видимо, истощила небесное долготерпение... Между тем со всех сторон от восточной Сибири и до Западной окраины европейской части России поступают вести, что эта политика не только не смягчается, но еще больше ужесточается. Миссионерский Съезд в Москве с небывалым цинизмом провозгласил бессилие духовных средств борьбы с расколом и сектантством и необходимость светского меча»[340].

Отечественные журналы «Свободная мысль», «Беседа», газета «Неделя» и другие (см. в Приложении) публиковали сообщения с мест о репрессиях. В 1894 г. в Англии был издан роман С. Степняка-Кравчинского «Штундист Павел Руденко» о преследованиях неправославных христиан. В газете «Новое время» предводитель дворянства Орловской губернии М. А. Стахович писал: «Кто же запретил свободу совести и кто карает? Разобравшись в законах, выходит, что карает гражданская власть вместе с духовной. При этом они не только соединились, но и перепутали свои несовместимые области...»[341]. Предводитель дворянства напомнил случай, когда штундистов заперли в церкви и в церкви же их пороли. Это вызвало сильный резонанс, и в разных печатных органах выясняли и уточняли: в церкви ли штундистов пороли или все же в церковной ограде.

Мировая пресса «била в колокола» о мученичестве штундистов; английская писательница Гебса Стретон написала «Великий путь страданий в конце XIX века», немецкий автор Келлер написал «Соль земли».

Преследуемые вовсе не были религиозными фанатиками. Они рассуждали здраво: «Родится у вас младенец, вы платите попу деньги за крещение, а мы сами читаем молитвы, нарекаем имя, и деньги остаются в кармане. За венчание, за похороны, за молебны вы платите попу деньги, а мы это делаем сами и без всяких расходов»[342]. При всеобщей бедности привлекала «легкость жизни без расходов на храм, без препятствий в браке и без постов.., широкое развитие среди сектантов взаимопомощи в виде денег и труда...»[343].

Весьма показателен пример, извлеченный из «дела» окружного суда в мае 1883 г.; судили отпавших от православия:

«— Ходите ли вы в церковь?

— Прежде ходили, а теперь нет.

— Почему же вы перестали ходить?

— А чего же ходить туда? Духовенство за все деньги просит».

Подсудимые осуждены, чему они были весьма рады. «Больше всего они боялись, чтобы суд им не вынес оправдательного вердикта и тем не лишил бы их возможности переселиться на новые земли»[344]. По окончании процесса несколько крестьянских семейств обратились к судьям с заявлением, что они тоже штундисты, и просили сослать их на Кавказ, «потоку что от безземелия и разных притеснений им житья не стало»[345]. Несчастные наивные люди; они не знали, что ожидало их на Кавказе.

Для облегчения своего положения в штундистских общинах существовала денежная взаимопомощь — это давало возможность избежать долгов в налоговых платежах. Так ведь и это было запрещено специальным распоряжением[346] (вплоть до самой «перестройки» наши власти тоже запрещали в христианских общинах взаимопомощь).

Вначале, когда говорилось о терминах, мы называли данное христианское движение рационалистическим. В самом деле, по ряду вопросов бытового, социального и даже политического характера эти верующие рассуждали весьма трезво. «Отношение членов семьи сектантской между собой вполне любовные, мирные; главенство мужа в семье признается сектантами по Писанию. К школам и учению сектанты относятся сочувственно; никакого предубеждения против книг гражданской печати в них не замечается; даже и разные научные занятия считаются полезным делом»[347].

«Штундисты не только не считают за грех иметь светские книги, но даже выписывают газеты, покупают их у евреев и торгашей, выпрашивают у помещиков. Местные, более распространенные в крае газеты, читаются штундистами даже на общественных собраниях»[348].

«Сектанты останавливают мысль народа и на вопросах чисто общественного, социального и государственного порядка... Особенно часто затрагиваются... вопросы о благе всех людей, свободе, равенстве, братстве, властях, о государственных повинностях, присяге, войне и о судах»[349]. Победоносцев отчитывался перед царем: «Не ограничиваясь областью веры, эти сектантские трактаты рассуждают о наболевших вопросах в духе социализма и не везде даже прикровенно»[350]. «В сектантской среде кроме более-менее умеренного элемента создался уже и другой, более политически развитый, несомненно настроенный достаточно оппозиционно...»[351]. Вот тезисы духоборов: «Царь один, небесный, а на земле царя не должно быть... Как человек осмелился снять с Царя Небесного титул и присвоить его себе?»[352]. «Земля — Божия. Она создана для всех равно. Владение — грабеж. Князья и помещики ограбили народ, завладев столько земли»[353].

Конечно, духоборы со своим «утопическим социализмом» выглядят наивно. Но им, людям трудовым, земные заботы и проблемы вовсе не были чужды. Даже упоминавшийся выше священник Ф. Титов счел нужным сказать в их адрес похвальные слова: «Во мнении русской администрации того края (Закавказского. — А.Б.) они всегда пользовались наилучшей репутацией как люди трудолюбивые, хозяйственные, содействовавшие колонизации отдаленной окраины государства именно в русском духе, всегда трезвые, исправно платившие всякие подати и аккуратно отбывавшие разные повинности, никогда не замечавшиеся ни в каких преступлениях и даже почти никогда не обращавшиеся к гражданскому и тем более уголовному суду; наконец, как люди, оказывавшие русскому правительству по временам весьма важные, иногда действительно незаменимые услуги. Так, например, во время последней русско-турецкой войны духоборы безвозмездно дали все средства для перевозки русской армии и доставления провианта, чем оказали великую услугу своему отечеству...»[354].

Интересен ответ одной общины на письмо толстовцев Трегубова и Черткова, опубликовавших его в зарубежном «Свободном слове»: «В первом вопросе Вы, очевидно, ошибочно поставили слово «бунтовать» (против притеснителей) вместо слова «возмущаться», а потому мы вынуждены ответить на Ваш вопрос так: бунтовать всегда дурно, но возмущаться против притеснителей всегда хорошо, и тем более хорошо, чем самоотверженнее и любовнее к притесненным будет способ возмущения»[355].

Приведем еще ряд свидетельств. Баптистский руководитель пишет: «Кто будет спорить, что право сходок и свободная печать есть залог прогресса? Где этого нет, там господствует деспотизм»[356]. Другой руководитель баптистский общины: «Если мы хотим свободы в России, то политическим деятелям... следовало бы начать с того, чтобы добиваться введения конституции, чтобы народ имел своих представителей, которые могли бы заявлять о его нуждах и принимать или отвергать законопроекты»[357].

Последние данные относятся к периоду, когда протест сугубо религиозный и протест политический, как два потока, стали сходиться. Верующие не знали истинной природы революционеров, хотя внешние признаки недовольства и протеста были схожими, да и объект недовольства у них был, по сути, один: социально-политический строй. Н. Бердяев в известной работе «Истоки и смысл русского коммунизма» раскрывает идеалистические, незрело-религиозные мотивации социализма на ранней стадии зарождения. Но религиозный налет быстро улетучивается, и уже в народниках богоотрицание было совершенно очевидно. По этой причине народ, будучи сам темен в вопросах веры, все-таки каким-то внутренним религиозным чутьем угадал, что ему с нигилистами не по пути.

Несчастные гонимые христиане самобытного русского духовного пробуждения в поисках защиты от вопиющей несправедливости могли и не распознать, с кем они имеют дело. У нас нет конкретных сведений о принадлежности кого-то из этих верующих к партии социалистов, есть только косвенный намек: «Отчего мы не запрещаем христианам и верующим в Бога поступать в нашу партию?»[358]. Сближающим фактором, несомненно, было гонение со стороны правительства и так называемых сектантов, и революционеров. Тюрьмы и ссылки, каторга, где они вместе разделяли лишения и, несомненно, поддерживали друг друга, — это тоже, как известно, сближает. Марксисты в поисках поддержки своих идей у населения в немалой степени расчитывали на эти факторы, хотя конкретно об определенном слое верующих вопрос возник, как мы упоминали, лишь на втором Съезде РСДРП, т. е. в начале нынешнего века.

Марксисты во главе с Лениным обратили внимание на самостоятельное демократическое движение в рационалистическом сектантстве. «Известен факт роста в крестьянской среде сектантства и рационализма... Мы говорим лишь, что рабочая партия не может, не нарушая основных заветов марксизма и не совершая громаднейшей политической ошибки, пройти мимо тех революционных элементов»[359].

Мы видели, что было немало судебных процессов (хотя в основном вопросы решались и без судов, о чем, как мы тоже видели, свидетельствовали иные предписания различных противосектанстских Совещаний). Но желающих представлять интересы обвиняемых на суде и юридически грамотно защищать их фактически не было. Ведь понятие «политическая конъюнктура» существовало и тогда. Мы упоминали лишь об одном — И. П. Кушнерове, который и сам был «штундистом». Он «с 1884 года взял на себя труд по обжалованию несправедливых действий против верующих... В то время адвокаты обычно не брались защищать подсудимых верующих... Благодаря его (Кушнерова. — А.Б.) обращениям в высшие юридические инстанции с делами обвиняемых, кассационный департамент Сената вынужден был отменить многие приговоры»[360].

Но, повторяем, как правило, подсудимых никто не защищал (см. в Приложении письма Кушнерова). А среди социалистов, марксистов и революционеров различных толков были люди юридически грамотные. И если они оказывали правозащитную помощь сектантам, то это кроме благодарности у последних, естественно, ничего не вызывало.

«Мы, социалисты, идем к ним (сектантам. — А.Б.), зовем их на борьбу с угнетающим и нас, и их правительством и с православной государственной церковью»[361]. Социалисты, разумеется, в своих средствах печати использовали весьма охотно многочисленные факты преследований христиан. «Стенографические отчеты собеседований миссионеров с сектантами, речи сектантов на судебных процессах, письма сектантов, очевидно отобранные при обысках, писанная сектантами литература.., все это, вместе взятое, дает весьма солидный материал»[362]. Ленин советовал: «Сектантами не только не пренебрегать, а при широкой постановке дела нашей социал-демократической пропаганды нам необходимо будет воспользоваться и их настроениями и фактами их преследования»[363]. «Сектанты охотно брали и читали революционную и социалистическую литературу и распространяли ее. Отзывы о литературе были в общем весьма благоприятны; литература не только нравилась, но, как писали сами сектанты, «открывала глаза на все сущее»[364].

Верующие не знали, какими средствами их попутчики собирались устанавливать «царство справедливости». Но общие принципы им были понятны: «ограничение самодержавной власти в России, провозглашение свободы, которая бы гарантировала всем неприкосновенность домашнего очага, полную свободу совести, слова и собраний и которая бы дала всем классам населения широкое самоуправление»[365]. И вот мы уже слышим от новоштундистов: «Попы проповедуют веру языческую; мы ее отвергаем, а наша вера будет вот какова: свобода, равенство и братство»[366].

Чтобы закрыть этот вопрос, скажем, что после революции 1917 года большевики действительно несколько благоволили к сектантам в силу того, что последние, как видим, были поставлены правящей и господствующей православной Церковью в положение изгоев; а с Церковью у революционеров были, понятно, свои счеты. Позднее же для господствующей уже партии было все равно — сектанты или православные, ибо, как считали большевики, все были одурманены «опиумом народа». Но в революциях 1905 года, тем более 1917 года неправославные христиане не участвовали, вовремя разглядев подлинный дух большевиков.

Но не будем торопить время. Еще только заканчивался XIX век, репрессий хватит и на начало XX, вплоть до «октябрьского переворота». А пока...



Бывшие босяки, или по-нынешнему бомжи, каким-то образом обратились к Богу через чье-то «сектантское» усердие. Разгульный образ жизни Федот Стаднюк и Агриппина оставили и решили свой брак освятить в православном храме. «Новые религиозные убеждения их уже были известны священнику и диакону церкви. Венчание прошло обычным порядком, без приключений, но когда священник уходил в алтарь, то, давая свое благословение новобрачным, хотел было, чтобы они поцеловали у него крест и по обыкновению руку его, но Стаднюки отказались. Тогда подскочил к Стаднюку дюжий (здоровенный) диакон с псаломщиком, схватил его за руку и впившись когтями в его тело, поволок его к алтарю целовать иконы. Стаднюк наотрез отказался. Тогда клиросники (диакон, псаломщик и некоторые другие) подхватили Стаднюка на руки и хотели с размаху угодить головой в большую застекленную икону, но Стаднюк, предвидя могущее быть поранение от стекла, послал вперед не голову, а свои ноги, отчего вдребезги разлетелось иконное стекло. Клиросники еще больше рассвирепели и ожесточились: они хотели Стаднюка свалить с ног и стоптать ногами, но последний не один раз в своей босяцкой жизни уже испытал такое положение и сразу сметил их намерение: всею силою ухватился за перила ограды около алтаря и так долгое время оставался. Они же, не имея возможности оторвать его от перил, били его кулаками под боки и всячески старались причинить ему мучения.

Крики и смятение людей, бывших в церкви, не помогали до тех пор, пока не приехал в церковь какой-то фельдфебель со своими солдатами, которому и удалось прекратить избиение Стаднюка.

После сей «пастырской любви к заблудшим овцам православного стада» Стаднюк долго болел ребрами и внутренностями, от которой болезни 30 декабря 1903 года, 52 лет от роду, умер в больнице Киево-Кирилловского богоугодного заведения»[367].

«Грозный блюститель порядка приказал разогнать собрание. Вооруженные городовые пошли в ряды по меж молившихся с криками «разойдись!». Городовой № 413 Приходько, подойдя к молившемуся за начальство брату Семену Виткову, грубо приказал ему: «брось болтать языком!», а когда запели «Христос Спаситель, Бог вселенной, храни Россию и царя», то здесь полиция подняла такой шум, что как будто бы дело противогосударственное»[368].

«Теперь я еще вам расскажу про одного молоканина. Он шел со мною этапом, очень уже стар, 96 лет. Шли трое: отец, сын и зять; заковали их в кандалы. А в другой тюрьме начальник сказал: старика расковать. Его везли и на нары высаживали спать, потому что сам не мог взобраться. С сыном шла жена и трое детей, а зять вдов и вел троих детей. Зять в Тифлисе умер, то с него кандалы сняли, так раскованного и погребли, а дети остались в Тифлисе, а старик дошел до места, освободили и умер сейчас, а сын живет и до сих пор. Старик плакал и рассказывал мне: «Веришь ли, брат, что я им не сделал обиды и на маковое зерно, а меня выслали за ложь, да еще, голубь мой, я удивлялся бы, если бы лгали простые люди, а то сам священник учил как лгать. Один пьяница пропил все, что у него было, и уже одурел, ходил по свету так, как мара (привидение), и украл у меня один улей с пчелами и с медом, и его посадили в тюрьму, и отсидев, пришел он домой и, очевидно, рыл, рыл, рыл яму так, как свинья, и говорит: «что мне тому Поликану сделать за то, что он меня в тюрьму посадил? А тот (священник) ему и говорит: «скажи, что Поликаны хулили икону Пресвятой Богородицы, говорили на Богородицу: какая она Матерь Божья, если у нее мужа нет, а дитя есть». И поставили в протокол того пьяницу свидетелем, а меня с детьми и внуками выслали понапрасну. Тимохвей Заиц»[369].



Наветы применялись широко. В. Короленко вынужден был выступить в «Русском богатстве» по поводу клеветы священника Блинова на вотяков (нынешняя Удмуртия) — они обвинялись в человеческом жертвоприношении[370]; это «мултанское дело» было известно и А. Ф. Кони.

В. Розанов пишет в ответ на «открытое письмо миссионера (Булгакова) писателю г. В. Розанову» (Миссионер требует от Розанова доказательств, что миссионеры могут и умеют только приказывать: «Факты, факты, г. Розанов! Где они?»):

«В Тобольской губернии, г. Булгаков. Ведь в этом 1905 году, после дарования светской властью благословенной веротерпимости, расковались духовные оковы и возвращены были из Тобольской губернии на родину, в Малороссию, кроткие штундисты. Не священники же и не полиция, не умевшие различать вероучений, во всяком случае не берущиеся за это, выпроводили их: для этого нужны были «специалисты-эксперты», каковыми на суде и являются гг. епархиальные миссионеры. Эти всякое с собой разномыслие объявляют «особо вредною сектою, не токмо опасною для Церкви, но и для Государства (почти все наши секты объявлены «особо опасными для государства»). Последняя формула есть только вариант древнего инквизиционного приговора»[371].

В. Розанов пишет в сноске: «Г-жа Бородаевская, автор многочисленных исследовании о сектантстве, спросила вслух В. Скворцова (мы помним этого главного миссионера. — А.Б.): «Каких вы нашли в России штундо-баптистов, когда есть только баптисты?». Смысл вопроса в том, что баптисты — не наказуемая по законам протестантская секта, а штундизм — «особо опасная и строго наказуемая». Таким образом, вопреки свидетельству о себе самих сектантов, да и просто вопреки науке этнографии, гг. миссионеры вешают на человека бляху с подписью «волк» и уже затем требуют застрелить его, — как бы он не кричал: «я называюсь человеком! меня крестили Иваном!»[372]. Скворцов и его окружавшие не нашли что ответить.

«В то время общественные собрания были невозможны. Все встречи были тайными. Каждую пятницу братья из разных частей города (Петербурга. — А.Б.) собирались и организовывали тайные богослужения в частных домах, на которые верующие различных кварталов приглашались персонально. Каждую неделю места менялись. Встречи проходили в очень трудных условиях, часто в бедных комнатах рабочих. Особенно я вспоминаю наши встречи, которые проходили в подвальной комнате, занимаемой сторожем в военной школе. В комнату можно было пройти через темный коридор, который напоминал мне катакомбы. Сторож сам стоял у входа в коридор, посетители проходили один за одним, внимательно следя, чтобы никто не заметил их. Сторож пропускал только тех, которых он знал, кого рекомендовали известные ему братья. Сохраняя тишину, он проводил посетителей через длинный мрачный коридор в комнату, где могли одновременно собираться от 15 до 25 человек. Никакого пения не разрешалось из-за страха привлечь внимание полиции. Обратно все участники выходили один за одним, соблюдая все меры предосторожности.

Другая встреча, как я вспоминаю, проходила в доме княгини (Проханов неточен: графини. — А.Б.) Шуваловой у пересечения Мойки и Зимней канавки. Встреча проходила в комнате, занимаемой кучером. Верующие проходили в эту комнату один за одним, стараясь не выдавать свой приход агентам полиции. Княгиня сама действовала с такими же мерами предосторожности»[373]. Графиня была женой графа Шувалова, начальника 4-го Отделения, т. е. Главного жандармского управления.

«Свобода слова и совести рисовалась воображению разных клерикалов, не в меру ретивых в своей религии, чем-то весьма опасным и для них самих, и для церкви, и для общества. Постоянное ожидание от такой свободы ужасной пагубы для всей церковно-общественной жизни заставляло ригористов-церковников повсюду ставить ей преграды, тормозить ее поступательное движение вперед, глушить и давить ее везде, где это было возможно, и всеми средствами, какими можно было располагать той или другой группе их. Забыв, что живая вера и по самой природе своей свободное слово не могут быть уничтожены никаким насилием и гнетом, они прибегали ко всякому насилию и гнету... И суд, и насилие над совестью людей представителями Церкви освящались религиозной идеей — служением Господу: убиением человеческой личности «мнили службу приносити Богу», как будто-бы Ему могут быть угодны «над вольной мыслью» человека «насилие и гнет». Санкционировав же принцип стеснения и нетерпимости к иноверию и иномыслию, в выборе средств для достижения своей инквизиторской цели духовные власти уже нисколько не стеснялись. И вот — запрещения, проклятья, послания, письма, тюрьмы, — все это служило орудием борцам за веру и нравственность против нынешней крамолы — свободы совести и слова»[374].

Юрист А. М. Бобрищев-Пушкин тревожился о перспективе такого состояния России: «Разумеется, я имею в виду крупные законодательные меры, из которых можно с уверенностью заключить, что обособление сектантов в бесправном положении в собственном их отечестве признается, как и следует ожидать, слишком неудобным во всех отношениях и прямо опасным... ввиду грозной перспективы народных междоусобных волнений (курсив мой. — А.Б.)»[375].

И простимся с XIX веком, приведя выдержки из письма В. Соловьева императору Николаю II: «Может ли такой вид христианства (православие. — А.Б.) утвердиться насилием, владеть через принуждение совестью людей? Христос сказал: «Я есмь дверь». Позволительно ли христианам силою толкать в эту Дверь одних и силою же не выпускать из нее других? Сказано: «Приходящего ко Мне не отгоню», но о притаскиваемых насильно ничего не сказано... Зачем же тут еще принуждение, к чему эта внешняя искусственная ограда, это тройное кольцо из уголовных законов, административных притеснительных мер и цензурных запрещений? Но как ни тяжелы и обидны эти оковы со стороны терпящей, — для различных раскольников, сектантов и иноверцев, — без сравнения тяжелее и обиднее такое положение для самой господствующей Церкви: для нее оно прямо пагубно... С каким успехом можно заблуждающихся убеждать в той истине, во имя которой они уже посажены в тюрьму или сосланы в ссылку? Оружие Церкви есть слово, но можно ли достойно обличать словом тех, кому уже зажали рот силой? Можно ли честно бороться с противниками, у которых крепко связаны руки?.. Христос в Евангелии неоднократно говорил Своим ученикам: «Вас будут гнать во имя Мое», но ни разу не сказал: вы будете гнать других во имя Мое...

Христианство нигде не осуждает вооруженной защиты земного отечества, но когда слишком ревностный апостол хотел защитить оружием воплощенную Истину, то услышал: вложи меч свой в ножны. Внемлите и Вы, благочестивейший Государь, слову Христову и властно повторите его слугам Вашим, чтобы они не оскорбляли Божьей истины недостойными способами ее защиты и распространения.

Дело идет не о каких-нибудь частных правительственных мерах, подлежащих рассмотрению в тех или других ведомствах, — дело идет о судьбах России, которые ныне вверены Богом только Вашей совести, Государь.

...Если Вы только скажете, Государь, вслух всем, что нет Вашей царской воли на стеснение Ваших верноподданных в делах совести и религии, — разом исчезнет мрак, застилающий солнце правды Христовой, разом спадет тяжелое бремя с души народной»[376].

В середине письма Владимир Соловьев проводит историческую параллель — как бы предостережение:

«Во Франции Людовик XIV, отменив закон о веротерпимости, систематическим преследованием принудил гугенотов к выселению. Цель была достигнута, вероисповедное единство восстановлено вполне. Но скоро французская революция показала, как пригодились бы нравственные и умеренные протестанты против неистовых якобинцев. Изгнали «еретиков» и воспитали безбожников; изгнали заблуждающихся верноподданных и получили цареубийц. Не гугеноты, а сыны добрых католиков, избавленные от всякой еретической заразы, разрушили во Франции монархию и подкопали церковь (курсив В.С. — А.Б.)»[377].

Россия попала в кровавую мясорубку XX века не потому, что «бесы» Достоевского замутили ее душу, душу невинной невесты. Да, безбожные большевики сделали свое дело, хотя, по тому же Бердяеву, мотивации их были подспудно религиозны: они хотели правды и справедливости. Но, как говорил о. Сергий Булгаков, зло — это недостаток добра. Если рассуждать по-христиански, зло нельзя абсолютизировать; един только Бог — абсолют. И когда мы малодушничаем или извращаем в себе добро, получается недостаток добра, а «свято место пусто не бывает» — истина известная. То же и в обществе: изгнали из своей среды «еретиков» (по Соловьеву), посадили их в тюрьмы, уничтожили физически или выслали за свои пределы — и, не имея нравственного противоядия, Россия пропитывалась злом безбожия. Пророчество В. Соловьева, прочитанное в «публичке» Петербурга, дает смелость и как бы ободрение в верности мысли. Так называемых сектантов были миллионы, и они составляли тот нравственный резерв, который, конечно же, пригодился бы, — ведь не случайно «общество располагало к сектантам то обстоятельство, что они по большей части очень честны, трезвы и в нравственном отношении безупречны. Мнение о честности сектантов сделалось общим местом...»[378]. Но как могла эта часть России поддержать государя и Церковь, когда всё было против нее? Да и кто со сладострастием разрушал храмы, в которых крестили, отпускали грехи и венчали их, их отцов и дедов, — не сыны ли «господствующей церкви»? И как могла в одночасье залить кровью всю страну гражданская война, если все были добрые православные? Неужели же все смогла лишь кучка «бесов»? Религиозного фанатизма с биением себя в грудь — «я православный!» недостаточно, когда подлинным богом стала водка. А водка стала богом потому, что не было в душе Бога. Можно иметь всё: традиции, историческую религию, обряды, национальную гордость, но не иметь христианского духа.

Что видим мы сейчас? Те же имперские амбиции, то же слияние с государственными структурами, для того чтобы быть «господствующей» Церковью. Время благоприятное: общество более чем на семьдесят лет основательно забыло, как было «до того», а в историках недостатка не бывает: они и «не заметят» что надо, и перепишут как надо. Но живы еще архивы.



Век двадцатый начался в Петербурге необычно: 29 ноября 1901 г. открылись «Религиозно-философские собрания». Задуманы они были для встречи интеллигенции с духовенством, где можно было бы поднять общие наболевшие вопросы и обсудить возможные совместные решения этих вопросов. Какие имена: Сергей Дягилев, Леон Бакст, Александр Бенуа, Дмитрий Мережковский, Василий Розанов, Антон Карташев, Павел Флоренский, Сергей Волконский, Николай Бердяев, Зинаида Гиппиус! И с первой же встречи — глубоко обозначившийся парадокс: трудно было найти приемлемую форму разговора, чтобы понять друг друга. А ведь по другую сторону сидели тоже известные люди: епископ Сергий Страгородский, архимандрит Антонин Грановский, редактор журнала «Миссионерское обозрение» Василий Скворцов, он же чиновник по особым поручениям, он же статс-секретарь, он же — главный миссионер; присутствовало еще несколько священников-богословов.

Много позже, уже в эмиграции, З. Гиппиус вспоминала об этой встрече с церковными людьми: «Это воистину были два мира. Знакомясь ближе с «новыми людьми», мы переходили от удивления

http://timophey2007.narod.ru/b7.htm

Он писал по этому поводу: «Ныне господство диктатуры госатеизма создало идейный разброд и моральное разложение в стране. Раздаются голоса о необходимости восстановления национального самосознания русского народа и родной, русской православной церкви, по образцу истории прошлого России, и что только якобы это национальное возрождение и национальная церковь спасут страну от этого духовного краха. Но ведь русско-православная религия в прошлом уже была господствующей, государственной и запятнала себя человеческой кровью, подавляя свободу совести и веру инакомыслящих и инаковерующих граждан. Это была русская инквизиция, уничтожившая 12 миллионов старообрядцев и сотни тысяч евангельских христиан ( Штундистов и т.д.) … и чем это историческое насилие над свободой совести отличается от инквизиции католической церкви, уничтожившей 52 миллиона христиан за двенадцать с половиной веков?…»
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A8%D0%B5%D0%BB%D0%BA%D0%BE%D0%B2,_%D0%92%D0%BB%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D0%BC%D0%B8%D1%80_%D0%90%D0%BD%D0%B4%D1%80%D0%B5%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87